Каково это — на седьмом десятке лет стать первым редактором электронного издания «БИЗНЕС Online»? На текущей неделе свой 75-летний юбилей отметил Евгений Макаров — незаменимый сотрудник нашей спортивной редакции. О том, как «квартирный вопрос» спас Боровое Матюшино от строительства там биозавода, как проводники поездов активно компенсировали отсутствие интернета и в чем отличие современной журналистики от советской, Евгений Михайлович рассказал в большом интервью.
«СМЕРТЬ СТАЛИНА ЗАПОМНИЛАСЬ ТЕМ, ЧТО МОЖНО БЫЛО НЕ ХОДИТЬ В ШКОЛУ»
— Евгений Михайлович, вы родились за полгода до начала Великой Отечественной войны и застали ее окончание, когда вам исполнилось 4,5 года. Что-то запомнили из тех лет?
— Нет, не запомнил. Помню только возвращение с войны старшего брата. Он воевал, пройдя Великую Отечественную, а потом и японскую, поучаствовав в окончании Второй мировой. Потом он еще два года дослуживал до демобилизации, и вернулся домой только в 1947 году. Вот это отложилось в моей памяти, когда он вернулся, мама бросилась к нему на шею, а меня, стыдно в этом признаваться, заинтересовал большой чемодан брата с ожидаемыми трофеями. Открыв его, я увидел только две медали за победу над Германией и Японией, кружку и алюминиевую ложку. Мне было семь лет и на глаза мои навернулись слезы.
- По большому счету рядовые мало, что могли привезти с той войны, в отличие от штабных. Хотя и среди рядовых были смекалистые. В одном из произведений Юрия Полякова есть история о том, как чей-то отец привез с фронта целый чемодан… иголок для швейных машинок «Зингер». И, продавая их десятилетиями, он поставил на ногу семью.
— Да, продолжая тему о трофеях, скажу, что спустя много лет, уже, когда мои дети поступили в музыкальную школу, мы купили для них роскошное концертное немецкое пианино, вывезенное, как раз таки одним из генералов.
Евгений Макаров
- Кому война, кому - мать родна.
— Да, также из воспоминаний тех лет у меня отложилось в памяти, как мы бегали посмотреть на пленных немцев, достраивавших театр оперы и балета. Интересно было посмотреть — с кем же мы воевали, что это за существа такие — фашисты? Театр-то начали строить до войны своими силами, а заканчивали уже после победы…
- Силами немецких «гастарбайтеров».
— (Смеется) В общем, да!
- Второй вопрос уже по следующему памятному событию. Вам 12 лет, умер Сталин. Как вы восприняли эту новость?
— Я учился в 109-й школе, которой сейчас уже нет. Она располагалась на месте нынешней межвузовской столовой. Бревенчатый дом, обшитый досками, именно там я тогда учился в пятом классе, когда скончался Иосиф Виссарионович. И помню, как 5 марта, в класс вошла наша классная руководительница Адель Васильевна Малышева и со слезами на глазах сказала, что «Умер великий вождь, товарищ Сталин!» Честно говоря, осталось в памяти только ощущение, что сейчас нас отпустят по домам.
«ОТЕЦ НЕ ПРОСТИЛ БРАТА, ЧТО ОН ЖЕНИЛСЯ НА НЕМКЕ»
- Моя одноклассница в 1982 году, в таком же возрасте, как вы, в 1953 году, прямо на уроке расплакалась от известия, что умер Леонид Брежнев. А это уже были другие времена, и масштабы личностей Сталина и Брежнева для страны были несравнимыми.
— Тем не менее, ни особой горечи, ни радости от извести о смерти Сталина я у себя не запомнил. Радости, потому, что никто из нашей семьи не был репрессирован, за исключением моего дяди Филиппа Яковлевича. Но я его не знал, потому, что его арестовали в 1937 году, а восстановили в правах уже в 1955 году. Мы встретились с ним спустя много лет, когда я уже занимался судейством. Он жил под Ташкентом, я пришел к нему, сказал, что его племянник, и он заплакал. Но у нас в семье относились к дяде не очень хорошо, потому, что находясь, после войны, на вольном поселении, он женился на немке, высланной из Поволжья. А у нас в семье (у папы и мамы погибли пять братьев) отношение к гитлеровской Германии долгое время распространялась на всех немцев. Я, кстати, это отношение не разделял даже в том возрасте. Кстати, все тяготы с заключением не сказались на моем дяде, он умер дожив 90 лет. У нас в семье вообще все долгожители. Мои мама и папа каждый не дожили всего по несколько месяцев до своего 90-летия.
- Вы занимались музыкой, спортом. Что было ранее, и как удавалось совмещать?
— Первым был баскетбол. Мой сосед предложил пойти записаться в секцию, которая располагалась на стадионе «Динамо». Тогда на месте нынешнего дворца пионеров располагался шикарный теннисный корт, где была и баскетбольная площадка. До революции там находился знаменитый Панаевский сад, и, видимо, уже в те годы там занимались теннисом. Когда начали закладывать фундамент под дворец пионеров, мы видели, с каким умом был выстроен корт. Там был настоящий «пирог» — песок, щебень, опять песок. В результате земляное покрытие высыхало почти мгновенно, несмотря на дождь. Вот на этих открытых площадках я и начал тренироваться у тренера Нины Николаевны Савощенко, которая воспитала нескольких сильнейших баскетболисток. Среди них легендарная Тамара Слиденко (Пыркова) — будущий член сборной СССР, неоднократная чемпионка мира и Европы. Впрочем, и сама Нина Николаевна была легендарным человеком, фронтовичкой, медсестрой, спасавшей жизни наших солдат в Сталинграде.
Нина Савощенко — детский тренер Евгения Макарова
— Петр Самойленко познакомился со своей будущей супругой, опекая ее во время совместных тренировок, когда мальчиков ставили играть против девочек, старше их на год. У вас не проводились такие тренировки?
— Да, кстати, возраст Томы Пырковой был старше моего на год и мы подобным образом часто играли друг против друга. А зимой тренировались и играли в спортзале клуба имени Менжинского. Там проводились грандиозные для послевоенной Казани соревнования. Например, финал центрального совета ДСО «Спартак». Особенно запомнился состав рижской команды, в которой выделялись знаменитый в будущем тренер Карнитис и Остроухс. Глядя на их мастерство, я понял, что сделал правильный выбор, начав заниматься баскетболом.
— Он в те годы был очень демократичным, в плане роста игроков. На одной площадке могли играть «малыш» Арменак Алачачян (174 см), и Увайс Ахтаев (232 см). И, глядя на первого, вы также понимали, что человек с не выдающимся ростом может достичь серьезных высот?
— Именно так. Они составляли известную пару разыгрывающий-центровой и вместе начинали в Казахстане. Туда, как понимаю, оба попали волей случая, так как Алачачян родился за границей, а Ахтаев был чеченцем по национальности, Вася-чечен, как его называли. Кстати, подобных двоек «малыша» и «великана» в советском баскетболе было несколько, но Алачачян — Ахтаев была самой знаменитой из всех. И карьера Алалачяна помогала утвердиться в мысли, что в баскетбол можно играть, и, не обладая могучими физическими данными.
Крайний справа — великан Увайс Ахтаев
«ДРУЖБА СТАЛИНА И МАО ЦЗЕДУНА ОБЕСПЕЧИВАЛА СОЮЗ МОДНЫМИ КИТАЙСКИМИ КЕДАМИ»
— А как можно было заниматься спортом, в послевоенные годы, когда не хватало спортинвентаря?
— Почему не хватало? С этим все было нормально. Как только война кончилась, производство перестроилось и начало выпускать товары, необходимые для мирной жизни. И мы играли нормальными для того времени кожаными мячами со шнуровкой. Поэтому, при ведении мяча, всегда приходилось следить за те, чтобы мяч не попал шнуровкой на землю и не ушел из-под контроля. В футболе также были кожаные мячи со шнуровкой, которые отдельные мастера умудрялись навешивать так, чтобы мяч попадал в голову нападающим, находящимся в штрафной площадке не шнуровкой, что было болезненно.
Единственно, был дефицит качественной спортивной обуви, но вскоре появились кеды китайского производства. Дружба между СССР и Китаем была сильна до того времени, пока не разоблачили культ личности Сталина, и та дружба позволяла насыщать наши магазины китайскими кедами. Очень качественными, и бывшими предметом вожделения всех людей занимавшихся спортом.
— Как в 80-е годы, товары фирмы «Адидас».
— Да, тогда и возникла поговорка «Кто носит форму „Адидас“, — тому любая дама даст». Хотя, знаменитая болельщица ЦСКА тетя Маша жаловалась, что ходит в «Адидасе», а никто не берет!
— А я слышал другой вариант: «Кто носит сумку „Адидас“, тот скоро Родину продаст».
— Это уже переделанное. Первоисточник касался джаза, когда в конце тридцатых он подвергся остракизму, и острословы быстро откликнулись: «Сегодня ты играешь джаз, а завтра Родину продашь!»
Оркестр Олега Лундстрема
— Тем самым, Евгений Михайлович, вы сами перескочили на второй рельс вашей жизненной биографии. Давайте поговорим о вашем увлечении музыкой, как оно возникло?
— Ты не поверишь, но опять же не без участия моего соседа Виталика, который заманил меня в баскетбол, а спустя некоторое время предложил ходить еще и на музыку.
— Он на заре вашей жизни выступал какой-то путеводной звездой…
— Да (Смеется). Тогда он учился играть на трубе в первой музыкальной школе и предложил мне вместе с ним ходить вместе с ним. Правда, я выбрал кларнет.
«ХУДОЖНИКА ЛЕГКО ОБИДЕТЬ? НЕ ВСЕГДА»
— У вас пальцы не страдали, потому, что в баскетболе они часто травмируются. А потом ведь надо было бегать по отверстиям и клапанам на кларнете…
— У нас в спортроте в Куйбышеве был боксёр, который совмещал более несовместимые вещи. Боксируя в легчайшем весе, играл в оркестре на флейте.
— Зато был «художником», которого обидеть было очень нелегко.
— Да уж (смеется). Мне в этом плане везло, пальцы не травмировал, а чащу всего травмировались голеностопы. Тогда не знали, что такое тейпы, и я восстанавливался с помощью теплого парафина. Может быть, мне и не надо было так разбрасываться, и следовало бы сосредоточиться только на одном виде деятельности. Каком — трудно сейчас сказать. Папина фраза «Дудкой на хлеб не заработаешь» так и осталась у меня в памяти. Когда стала проблема выбора — куда идти, после школы, он советовал мне идти на завод. «Завод тебя прокормит, он тебе всё даст. Путевку в санаторий, дети родятся даст общежитие, путевку в ясли. А чтобы ты будешь иметь с музыки?»
— Что-то можно вынести с завода, как это делалось при Советском Союзе…
— Это сразу нет. В этом плане папа у меня был очень «правильным». Преподавал правила уличного движения, считался асом в своем роде деятельности. Очень уважаемым в городе. Вспоминаю, что когда мы ходили с улицы Гоголя в баню № 3 на Большой Красной, то никогда не доходили до нее пешком. Обязательно находился кто-то, кто ехал на машине и нас подвозил.
— А у вас прав нет…
— Да, сапожник без сапог. Выяснилось со временем, что у меня пониженное цветоощущение. Когда я сдавал на права, кстати, еще будучи учеником школы, потому, что у нас преподавали автодело, меня забраковали врачи на медкомиссии. В целом, я не дальтоник, прекрасно различаю цвета у того же светофора, но…
— Я вам расскажу историю, что когда я делал ремонт, не хватило одного рулона обоев. Я не помнил какого цвета обои мы поклеили, и из магазина позвонил ремонтнику — «Какого цвета у нас обои?» Он говорит — «не знаю, на синьку вроде похоже». Я купил, приехал домой, а обои оказались красного цвета. Ремонтник был дальтоник, что не помешало ему получить права. Ему даже то не помешало что он вообще не учился на права, а просто пошел в отделение ГАИ с жидкостью правильного цвета и градуса. А вы, Евгений Михайлович, да с таким папой…
— Насчет бутылки с жидкостью. Это же касалось не только не полученных мною водительских прав. После одного из баскетбольных соревнований, меня пригласил к себе главный судья, и начал удивляться — «Как так, Женя, вы так здорово судите, а я о вас почти ничего не знаю. А вы точно могли бы стать судьей международной категории». Но для того надо было, в том числе, и выпивать с нужными людьми.
«ПОШЕЛ В АРМИЮ ДОБРОВОЛЬЦЕМ»
— Когда ты пьешь, бываешь вхож.
— Именно так. Но мы забежали немного вперед. После окончания школы я оказался в пединституте на факультете физвоспитания в качестве вольного слушателя. Дело в том, что я опоздал с подачей документов, и меня зачислили с правом перевода на очное обучение, если кого-то отчислят из группы. Так я отучился один год, но ситуация не менялась. Тогда я решил пойти в армию.
— Добровольцем?
— Да, так меня и назвали в татвоенкомате. Служил в Куйбышеве, совмещая это с игрой в баскетбол. Мы играли, как нынешние команды Сан-Марино, Андорры, когда утром ты на службе, вечером на тренировках и только перед соревнованиями нам устраивали сборы. Наша войсковая часть трижды была сильнейшей в Приволжском военном округе. Это, косвенно, подтолкнуло меня и к выбору профессии. Мой сослуживец Слава Левченко — будущий мастер спорта и один из лидеров «Буревестника» Игоря Павловича Позняка после одной из побед, сказал мне: «Женя, мы выигрываем, а о нас никто не пишет. Давай тогда ты напиши об этом в нашу окружную газету «За Родину!» Через неделю, после выхода моей заметки, меня пригласили приехать в редакцию. Так началось наше сотрудничество, а перед увольнением в запас я разговорился с начальником отдела информации подполковником Слобожаниным, чем буду заниматься на гражданке. Он мне сказал: «Иди в журналисты, мы дадим тебе положительную характеристику, задатки у тебя есть». Так я и сделал, поступив на отделение журналистики истфилфака КГУ. Нам преподавали Гази Кашшаф, Людмила Михайловна Пивоварова, Станислав Иванович Антонов, Джавид Галимович Акчурин, Андрей Александрович Роот… Андрей Александрович очень образно читал нам курс лекций о зарубежной коммунистической печати, закончив одну из них пафосным (цитирую по памяти): «Когда журналисты в условиях проклятого капитализма проталкивали в жизнь идеи социализма, о социальном неравенстве, за их борьбу, я хочу сказать в их адрес — «Слава вам, мастера пера, которые зовут народ к лучшей жизни!»
Преподаватель журфака КГУ Людмила Пивоварова
— Вы перечислили преподавателей, четверо из которых, «по наследству» достались и мне, во время обучения уже на специализированной кафедре журналистики. Тогда у нас было занятие, которое увлекало студентов до и после нас, считать на лекциях Джавида Галимовича — сколько раз Акчурин произнесет фразу «скажем уже». Рекорд достигал 102 раз.
— Это, видимо, повелось уже после нас. Он недолго нам преподавал фотодело. А меня больше всего увлек курс «Техника производства и оформления газеты». Я слишком серьезно этим увлекся, что, в какой-то мере, помешало мне стать полноценным хорошим спортивным журналистом. Потому, что во всех изданиях, в которых я работал, я совмещал написание спортивных материалов с оформлением и производством газеты. Так как составление макета газеты не всем давался легко. У нас были студенты, ставшие профи, у которых не получался процесс оформления газеты. Все-таки, это вопрос больше не творческий, а близкий, скажем, к черчению. А когда я ходил на практику в «Советскую Татарию», мне советовали: «Женя, займись этим серьезно!»
— За этим будущее!
— Да, да (смеется). Мне подсказывали, что никто не хочет заниматься оформлением газеты, все стремятся писать. Но это дело субъективное, а верстальщик всегда востребован. Макет — дело святое, ты всегда будешь иметь свой хлеб с маслом. И как-то так я втянулся в эту профессию. Даже произвел, в свое время, маленькую революцию в многотиражных газетах, которые сейчас называли бы корпоративными. Тогда я первым перешел на формат верстки в шесть колонок. Это давало больше возможностей для оформления. Сейчас это прозвучало бы смешно, но тогда подобное новшество встречалось в штыки корифеями нашей прессы. До тех пор, пока они самостоятельно не убедились в удобстве этого нововведения.
— И как оправдались ваши ожидания. Легко было найти работу? Потому, что в советские времена попасть в республиканские газеты было сложнее, че сейчас в НБА, или в НХЛ. Все-таки, там под 30 команд, а русскоязычных газет в Казани было две — «Советская Татария» («Республика Татарстан») и «Комсомолец Татарии» (канувшая в лету «Молодежь Татарстана»).
— После окончания университета, у нас было распределение. Меня по запросу распределили в «Советскую Татарию», но там не было места в штатном расписании и мне предложили быть корреспондентом на гонорарах. К тому времени я с женой воспитывал дочь, некоторое время зарабатывал на хлеб, не будучи журналистом. Был экскурсоводом, потом освободилось место в штате «Комсомольца Татарии», и я работал там. Потом была многотиражная газета ПО «Оргсинтез». которой отдал пять лет. Уже оттуда меня пригласили в «Вечернюю Казань».
«ШАЙБА ЗАСТРЕВАЛА В СУГРОБАХ»
— Только что ваша коллега и по баскетболу и по журналистике Нина Ерёмина дала очень интересное интервью, в котором заметила, что она, как член сборной СССР зарабатывала 250 рублей, а, став журналисткой, начала получать 160 рублей. Не такие уж и разные суммы оплаты. Как с этим делом обстояло у вас?
— У меня была зарплата в 120 рублей, считавшаяся средней по Союзу. Плюс все социальные льготы. Жилось неплохо. Другое дело, что в плане профессии трудно было развернуться. Я же специализировался на спорте, а он, в Татарии, бывшей тогда одной из автономных республик РСФСР, был далеко не на первых ролях по сравнению с нынешним временем. Ну, кто у нас был? Появился первый олимпийский чемпион 1960 года Александр Курынов, потом, спустя полтора десятилетия, сразу три олимпийских чемпионки 1976 года по фехтованию Наиля Гилязова, Ольга Князева, Валентина Никонова. Успехи в командных видах спорта были невыдающиеся. Что касается проведения соревнований, то на память приходят два чемпионата СССР по боксу, один из них мы проводили совместно с Саратовым, плюс чемпионат страны по фехтованию, отборочный к Олимпиаде-76.
Олимпийские чемпионы 1976 года. Владимир Житлов, и его подопечные Наиля Гилязова, Ольга Князева и Валентина Никонова (слева направо)
С другой стороны, все это вызывало огромный интерес. Развлечений было мало, не то, что сейчас. Телевизор был не в каждой семье. И спорт был своеобразной отдушиной. Легендарная песня «Упрямо едет прямо на „Динамо“ вся Москва, позабыв о дожде», была уместна и для Казани, когда каждое спортивное событие вызывало очень большой интерес у жителей. Люди висели на подножках трамваев, чтобы доехать до стадиона, когда играл еще не «Рубин», а «Искра», на «колбасе» трамвая ездили, на буфере, как называлась сцепка между вагонами. Так и добиралась до стадиона на свежем воздухе.
— И кабриолетов никому не надо было.
— Точно (смеется). Народ изворачивался, как мог. Тот же хоккей играли на свежем воздухе, а зимние морозы стояли тогда не чета нынешним. Вот люди и изворачивались, наливали в грелку водочки, прятали под пальто, протягивали шланг. Шайба в воротах! Нажимали на грелку и «грелись» изнутри. Среди прочих матчей, я вспоминаю знаменитый товарищеский матч с юниорской сборной Чехословакии по хоккею, который в 1963 году проводился на Центральном стадионе, так как дворец спорта был построен спустя четыре года. Тогда ворота чехословаков защищал Иржи Холечек, ставший со временем сильнейшим вратарем мира. Но «урицкие» у них выиграли, в том числе, за счет погодных условий. Тогда шел сильный снег, ледовую площадку заметало, и шайба подчас просто не доезжала до ворот, застревая в сугробах. Вот наши одну шайбу каким-то образом затолкали, а соперники не смогли.
«В СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ ПООЩРЯЛОСЬ, ЧТО У РАБОТНИКОВ ЕСТЬ ХОББИ»
— Кто руководил татарстанским спортом в пору, когда вы начали работать журналистом?
— Горбунов, которого посадили на десять лет. Тогда какие-то махинации проводились, совместно с филармонией. Устраивались концерты на Центральном стадионе, а это неучтенные билеты и прочее. Другой администратор спортивной команды исхитрялся отчитываясь за деньги, якобы потраченные на постельные принадлежности, несмотря на то, что команда летала на матчи самолетом. Много кого посадили. Но там, параллельно, была еще и любовная история, когда дети подсудимых познакомились прямо во время судебного процесса и поженились, уже после того, как родителей посадили. Это было время, когда все изворачивались.
Иржи Холечек проиграл в Казани
— Вам приходилось?
— Не знаю, можно ли это так охарактеризовать, когда я уже занимался судейством. Тогда участникам соревнований тогда давали талоны на питание — 2 рубля 50 копеек. Как сейчас помню: 80 копеек — завтрак, рубль — обед, и 70 копеек — ужин. Вот эти талоны мы обменивали у кассира или официанта, обменивая за два рубля. Но, оговорюсь, что мы тогда не получали денег за судейство, работая, как говорили, за рукопожатие перед игрой и благодарность после игры. Словесную, подчеркну, благодарность.
Кстати, чемпионат РСФСР проводился по двум группам. Во втором количество команд достигало 16(!). Помню в 1962 году судил в Уфе и проводилось по восемь матчей в день, целую неделю шли соревнования.
— А как отпускали с работы?
— Тогда приветствовалось, что работники, помимо служебных обязанностей, имели какое-то внеслужебное увлечение. Хобби, назовем его так. На различных собраниях подчеркивали, что работники либо занимаются спортом, либо участвуют в самодеятельности. И, кстати, соревнования, подобные уфимским, я обслуживал нечасто. В основном, выезжал на матчи в выходные дни, тут уже больше семья страдала, когда я с пятницы уезжал, возвращался вечером в воскресенье. Матчей чемпионата СССР я судил только два — ЦСКА со знаменитым наставником Александром Гомельским и «Динамо». А потом, как отрезало… Только первая лига.
— Из-за Гомельского?
— Не-ет. Как я потом понимал, из-за главного судьи. Когда мы шли, после московского матча, он так громко сказал, обращаясь к своему коллеге: «Что-то мы сегодня не ужинали. Надо бы в ресторан сходить». Я тогда понимал, что должен стать спонсором этого похода, но просто не располагал такими средствами, чтобы и самому пойти в ресторан и еще двух нужных людей напоить-накормить. Вот и не получил необходимого благословения.
Или другой случай, когда я имел в активе два матча финала первенства России, и мог бы работать на третьем, но главный судья сказал мне: «Ты будешь честно судить, а я хочу, чтобы Таганрог победил. Посиди за столом, в качестве главного судьи». Когда нужные судьи в той игре дали два подряд свистка в пользу хозяев, наставник Череповца, которого уважительно звали дядя Яша, подбежал ко мне с возгласом: «Женя, как так? Во всех спорных случаях судьи свистят в их пользу». На что я ему ответил: «Дядя Яша, вот вы сыграете в Череповце и судьи в спорных случаях будут свистеть в пользу вашей команды». Он засмеялся и больше не задавал вопросов. Хотя, надо признать, что в том матче Таганрог был на голову сильнее, выиграв с преимуществом в 20 очков без всякой посторонней помощи.
Александр Гомельский
«БЕРИ ВСЕ, НО СУДИ ЧЕСТНО»
— В советское время это называлось «умение жить».
— Ну, я не «умел» (Смеется). Кстати, не только я такой был среди коллег. Вспоминаю, как один из, работавших в Тбилиси, на матче «Динамо», сидел скромно во время приема, устроенного хозяевами. Главный судья у него спрашивает: «Ты что не ешь?». «Мне их завтра судить, они мне потом каждый съеденный кусок припомнят». Тогда главный судья сказал фразу, которую я запомнил на всю жизнь: «Бери все, но потом суди честно!» (смеется).
— Посулы и предложения — это одна часть судейской работы. Но в ней бывали еще и угрозы. Или это больше касалось другого вида спорта, того же футбола?
— Почему, и у нас бывало. Особенно, когда касалось такого города, как Тбилиси. Лично я работал на матче, когда нам не гарантировали жизнь. Было это уже перед развалом СССР, в 1989 году, на матче женских команд ГПИ и фрунзенского «Динамо».
— Вот никак не располагает афиша матча к каким-то угрозам в адрес судейского корпуса.
— А они и не были связаны со спортом. Просто тогда политические события складывались таким образом, что советская власть уже переставала контролировать события в республике. В Грузии усилилось влияние оппозиционера Звиада Гамсахурдии, ставшего первым президентом независимой Грузии. А в тот день хоронили одного из его приближенных лиц — Мераба Коставу, и боевики местной оппозиции пригрозили смертью всем, кто устроит какие-либо увеселительные мероприятия в этот день. А у нас матч команд первой лиги чемпионата СССР. Куда деваться? Звоним в Москву. Там открещиваются. «Решайте вопросы на месте». Что делать? Организаторы решили во время проведения похоронной процессии и участием в ней «контролёров» провести матч в спортзале, который к тому времени уже много лет не использовался. Без табло и судьи-информатора. К нему подходили группами, по два, по три человека, не больше. Дверной замок усилили ломом. Если бы кто-то вдруг прорвались в спортзал, мы должны были сказать, что это не более, чем тренировка. Причем, время матча назначили на время похорон Коставы. Так и отыграли первый, из двух сдвоенных матчей. Хозяева легко выиграли, без особого накала борьбы. А уж во второй день эмоции были совсем другими. Тренер тбилисцев кричал, ругался… И только потом я узнал, что и это была инсценировка. Оказывается, оба тренера изначально договорились «расписать» матчи «один — один». Отсудили мы без эксцессов, а через несколько месяцев мой напарник по тому матчу Акимов из Минска погиб в автокатастрофе.
«ОН СКАЗАЛ — МЫ ДОЛЖНЫ ВИИГРАТЬ! И ВЫТАЩИЛ КИНЖАЛ»
— Как говорится, от судьбы не уйдешь…
— Да, судьба. Но мне лично угроз не поступало. Ну, или как воспринимать, например, такое, когда подошел ко меня грузин в национальной одежде, и сказал: «Мы должны завтра выиграть!», взявшись за рукоятку кинжала. Ну, особо впечатлительные могли бы воспринимать подобное, как угрозу. А я не попадал в ситуации, подобные тем, в которые попадали коллеги.
— Преимущество баскетбольного судейства, наверное, было еще и в том, что в него играли спортсмены другой культуры. Один пример казанского баскетбола, когда из команды вышли люди, ставшие впоследствии деятелями науки, преподавателями высшей школы, показывал, что и в бытность их игроками они не позволяли себе переходить грань поведения на площадке.
— Согласен. Из командных видов спорта я посчитал бы баскетбол наиболее интеллектуальным видом спорта, наименее политизированным, как футбол или хоккей. Подобны случаи, когда баскетболист угрожал или бил судью, как произошло лет десять назад с баскетболистом УНИКСа Русланом Авлеевым и сербским судьей Миливое Йовчичем, не характерны для нашего вида спорта.
С мячом Руслан Авлеев
— А вас часто посылали «на мыло»?
— Не припоминаю. Не знаю, можно ли считать это предметом для судейской гордости, но я за всю свою карьеру только четыре раза давал технические фолы тренерам. А технический фол — это косвенный показатель того, что тренер уже не контролирует себя, в том числе, и возмущаясь действиями арбитра. Дважды я наказывал подобным образом знаменитого Давида Берлина — наставника «Спартака» из Московской области. Тогда мне, кстати, коллеги предупреждали, что могу считать свою судейскую карьеру завершенной. Но оказались не правы. Один раз дал технический Виктору Шведу — отцу игравшего в НБА Алексея Шведа. Он тренировал женскую команду из Белгорода.
— За что его «наградили»?
— Он во время игры так пнул стул, что тот развалился на куски.
— Как говорили в «Ревизоре» — зачем стулья-то ломать?
— Да, да (смеется). Этот стул, к тому же, своими обломками влетел в судейский столик, и я вынужден был наказать наставника. И один технический дал Сиверу. Причем, он, помимо тренерской деятельности, сам еще работал судьей. Он молчал, молчал, когда игра его команды не шла. А потом я свистнул, и на весь спортзал крикнул:"Ну, на хрена нам такая игра?" Так что все мои технические фолы были даны тренерам женских команд.
— Вспоминая историю в Тбилиси, складывается впечатление, что вы больше судили женские команды.
— Нет, это не так. А технические тренерам женских команд я могу объяснить тем, что, к сожалению, наставники женских команд ведут себя куда более несдержанней, чем в мужских коллективах. Вот всем известен стиль общения с женской командой Николая Карполя, бывшего наставника волейбольных сборных СССР и России, нынешнего тренера «Уралочки». Так вот, по своему опыту я могу сказать, что подобный стиль общения присущ очень многим тренерам женских команд в баскетболе. Увы, это касается и детского спорта, как это не прискорбно. У нас в малом зале «Баскет-холла» один тренер женской команды кричал так, что было слышно в большом зале. У мужчин, как правило, тренеры ведут себя посдержаннее с подопечными.
— Интересное наблюдение.
— Кстати, с Сивером был связан еще один мой матч. В Таганроге было «северокавказское дерби» между местной командой и Минводами, причем. проходил он в день 100-летнего юбилея главного спонсора команды «Красный котельщик». За три секунды хозяева вели в три очка. Атакуют гости, хозяева фолят, и в их сторону назначаются три штрафных. Пробивают гости, и первым же броском мажут. Игрок расстраивается, и со всей силы пинает мяч под потолок. Хулиганский поступок, за которым последовало наказание. Остальные броски были реализованы и разрыв сократился до очка, но теперь уже Таганрог получает право на два штрафных. После и второго промазанного броска гости подбирают мяч и в отрыве забивают два очка, тем самым, выигрывая матч. Тренировал тогда Таганрог Андрей Кибенко, ныне наставник УНИКСа-2, которого в тот же день сняли с работы. И вместо него назначили Сивера, про которого я уже рассказывал.
— Вы, будучи баскетбольным судьей, не обменивались впечатлениями, байками с коллегами из других видов спорта?
— Бывало. У нас в Казани был популярный футболист Насых Абдулхаков. После окончания спортивной карьеры судил матчи хоккея с мячом, хоккея на траве, и, конечно, футбола. Так вот он рассказывал, как судил один из матчей, в котором с ним «поработали» хозяева команды. Команда гостей была выше классом, все свои проблемы в турнире уже решила, но проигрывать не хотела принципиально. И как не старались хозяева, которым победа была нужна позарез, ничего не могли сделать. Пока не настала последняя минута. Тогда капитан гостей крикнул своим: «Ребята, все уходим из штрафной», чтобы не допустить даже намека на нарушение правил. Игрок хозяев врывается в штрафную, и… падает. Тогда Насых назначает пенальти. Капитан гостей негодует: «За что?». «За деньги», — ответил Насых (смеется).
«ГОРШКОВ ПОТОМ ПРИЕХАЛ В КАЗАНЬ «ИСПРАВЛЯТЬСЯ»
— Мы уже неоднократно затрагивали казанский баскетбол, судить который вы не имели права по определению. Что можете сказать о родной, тут уж, по завершению вашей судейской карьеры, можно называть эту команду родной, об УНИКСе?
— Я начну с того, что выражу огромную благодарность нашему первому президенту Татарстана Минтимеру Шаймиеву за то, что он находил в республике спонсоров для всех игровых команд. В отношении баскетбола, он сделал это, пригласив на пост президента УНИКСа Евгения Богачева.
— Именно с судейством связано, в первую очередь то, что УНИКС так и не стал чемпионом России. Я имею в виду тот матч из финальной серии чемпионата России 2004 года в Москве между ЦСКА и УНИКСом. Когда вы, наравне со всеми, были шокированы судейством Александра Горшкова из Иваново.
— Я был шокирован даже больше остальных, поскольку, хорошо зная Сашу, был о нем мнения, как об одном из компетентных и неподкупных судей российского баскетбола. Потом я с удовлетворением прочитал разбор его ошибок в «Спорт-экспрессе», где насчитали 13 моментов предвзятого судейства. Настолько предвзятого, что мы все вместе сейчас даже не вспомним фамилии других арбитра, обслуживавших тот матч, настолько субъективным было судейство Саши. Что скажешь — черный бес попутал. Только так…
Некоторое время после того сезона, я не общался с Горшковым, потому, что не мог понять и простить его «работу» в том финале. Но время сглаживает. Более того, перед одним из важных матчей в последующих сезонах, нам сказали, что Горшкова прислали в Казань «на исправление», и результат в игре с принципиальным соперником будет положительным для УНИКСа. Так и произошло.
Александр Горшков (в центре)
«ПЕРВЫЙ СОСТАВ „ВЕЧЕРКИ“ БЫЛ НАБРАН ИЗ МНОГОТИРАЖЕК»
— Переходя к заключительной части интервью. Вы практически с первых дней работали в составе легендарной редакции «Вечерней Казани», под руководством редактора Андрея Гаврилова. Уйдя из спокойной многотиражки с еженедельным выходом в беспокойное ежедневное издание, ломая привычный уклад жизни.
— Мне совсем немного не хватает для того, чтобы сказать, что я работал в «Вечерке» с первых дней ее рождения. Я пришел в газету 19 января 1979 года, спустя две недели, как появился первый номер. Надо сказать, что Гаврилов очень интересно подбирал первый коллектив редакции. Андрей Петрович пригласил журналистов из многотиражек, как и меня. Елена Чернобровкина, вместе с которой я работаю и в «БИЗНЕС Online», Нил Алкин, Владимир Рощектаев, Рита Агафонова и Таня Морозова из городской газеты Зеленодольска.
— То есть, Гаврилов не воспитывал свой коллектив, не подбирал его «под себя», а набрал вполне сложившихся журналистов?
— Именно так. Каждый был уже со своей темой, своим взглядом на журналистику. Андрей Петрович только просил нас не делать вторую «Советскую Татарию», писать для руководства. Он просил писать для людей, о их жизни, а это социальная жизнь, торговля, бытовое обслуживание, об их интересах, следовательно, требовалось много материалов о культуре и спорте. Мы должны были стать, и стали газетой для души, для чтения, подчас, для легкого чтения. Это было генеральной линией, в рамках которой мы могли делать практически все, чего душа хотела и просила. Не возбранялось даже, назовем его так, легкое хулиганство. До сих пор люди помнят о наших розыгрышах на первое апреля.
«ПОЗВАЛИ КАЗАНЦЕВ НАБЛЮДАТЬ ЗА КОМЕТОЙ ГАЛЛЕЯ»
— Когда вы в 1984 году, если не ошибаюсь с датой, написали, что в единственную пиццерию Казани приедет то ли Адриано Челентано, то ли Тото Кутуньо. И мы, «лошары ми кантаре», пришли его встречать.
— Ну, не только это было (улыбается). Или розыгрыш с кометой Галлея, когда мы написали, что те, кто не успел увидеть ее полет, приглашаются первого апреля на площадь перед Центральным стадионом, и комета Галлея пролетит еще раз, «специально» для жителей Казани. Потом в нашу редакцию влился Артем Карапетян из Москвы.
— Я с ним поработал в «Казанском времени», и на всю жизнь запомнил, как человека, с вечно скрещенными руками, которые он крайне нехотя подавал для рукопожатия. Снисходил, что называется. А как он вел себя в вашем коллективе. Как «столичная штучка»?
— Конечно, мы смотрели на него с неким налетом провинциальности. Тогда это был еще молодой человек, с нестандартным для того времени, прозападным взглядом на вещи. Но, не могу сказать, что он вел себя в коллективе обособленно, как-то свысока относясь к коллегам. Во многом и потому, я считаю, что коллектив у нас был такой, из которого не хотелось уходить. Приходя на работу к девяти утра, мы не позволяли себе уйти в шесть, с окончанием рабочего дня. Заканчивался рабочий день, начинался рабочий вечер. И не в том понимании, что накрывался стол, и «понеслось». Мы общались, у нас были прекрасные поэты-песенники. Из нашего коллектива вышел Леонид Сергеев, который, в отличие от Карапетяна, наоборот, поехал из Казани в Москву, стал там очень заметной личностью в культурной жизни столицы. Лично мне запомнились две его зонг-оперы, посвященные спорту — чемпионату мира по хоккею в Праге 1978 года и шахматному матчу между Анатолием Карповым и Виктором Корчным в Багио. Так мы и засиживались на работе с девяти до девяти, уйти в шесть считалось даже неприличным.
Бесконечный матч Анатолия Карпова и Гарри Каспарова
— Странные у вас были тогда понятия о приличиях, Евгений Михайлович.
— Мы были увлеченные люди. Вот я сказал о культуре, что касается спорта, то мы очень любили играть в шахматы, сами участвовали в турнирах, а потом и очень плотно освещали шахматную жизнь и страны, и даже мира. Нашими отчетами о другом знаменитом шахматном противостоянии все того же Карпова и Гарри Каспарова в Москве зачитывалась вся страна.
— Не вижу связи между казанской «Вечеркой» и матчем между двумя советскими шахматными суперзвездами, хотя, помню, что вы, действительно, отдавали этому событию много газетной площади.
— А кроме нас, так плотно никто не писал. Все дело в том, что за Каспаровым стоял всесильный Гейдар Алиев, первый секретарь ЦК компартии Азербайджана, за Карповым тоже были серьезные политические силы в ЦК КПСС, а потому столичные газеты не рисковали встать на чью-либо сторону. А мы были в этом плане более свободными. Феликс Феликсон, надо отдать ему должное, нашел по своим связям человека в Москве Гагика Карапетяна, который очень подробно описывал события в матче, как шахматные, так и спортивное закулисье. Как главный арбитр матча Светозар Глигорич сломал ногу, играя в теннис. Как работал на матче парапсихолог Тофик Дадашев. И так далее. Тут надо снова обратиться к нашему тогдашнему энтузиазму. Потому, что вставала проблема — как передавать эти отчеты о матчах в газету? Гагик тогда бежал с рукописью на вокзал, отдавал ее проводникам поезда «Москва-Казань», а с утра уже я ее получал. Шел либо на вокзал, либо, не успевая, в депо, где поезда стояли в отстойнике. И в четыре вечера этот отчет выходил в газете, что для советской печати было супероперативной работой.
«МЫ БЫЛИ ВЛИЯТЕЛЬНОЙ ГАЗЕТОЙ»
Плюсом нашей газеты была оперативность и в наполнении первой полосы. Мы делали ее с утра, в день выхода газеты, и там вся информация стояла со словом «сегодня». Это и позволяло поднимать тиражи до 200 тысяч экземпляров, что, с учетом того, что в Казани было под миллион жителей, показывало, что нас читали практически в каждой семье. Умножьте ее количество в три-пять раз, вот вам 200 тысяч экземпляров на миллион казанцев. У нас были замечательные фотографы Зотов и Губаев, среди нихнестандартным взглядом на события отличался Олег Климов.
— В чем нестандарность?
— Его тянуло в горячие точки, которых перед развалом СССР хватало. И армянский Спитак, где произошло страшное землетрясение, и многие места военных конфликтов того времени. Я, если честно, никогда не понимал фотографов, операторов, журналистов, специализировавшихся на таких темах и программах, где смерть, убийства, людские трагедии происходят изо дня в день.
— Вставлю свои пять копеек. Когда я впервые поехал на репортаж «по трупам», а всего у меня их было три, я столкнулся с самым страшным покойником. Он лежал в подвале на трубах около четырех дней. Его вонь перебила все остальные запахи прохладной октябрьской ночи. Когда два бомжа вытаскивали его из-под труб, одного из них стошнило. Тогда судмедэксперт сказал замечательную фразу — «как всякое дерьмо пить, их не тошнит, а как работать…» Но, суть была в другом, увидев раз подобное, на остальные трупы смотришь уже, как на «веселые картинки».
— Возможно, возможно. Лично я всегда удивляюсь эмоциональному состоянии той же Ольги Лавровой, которая столько лет ведет программу «Перехват». Если уж Маргарет Тэтчер называли железной леди, то, как охарактеризовать Лаврову? По мне — это очень тяжело, а Олега Климова, наоборот, тянуло на подобные события. Потом у него появилась сподвижница Лаура Ильина, потом они вместе уехали в Москву.
Фотограф Олег Климов
— Неужели для «Вечерней Казани» не было закрытых тем?
— Были. Например, мы ничего не писали про авиакатастрофу «Пахтакора», несмотря на то, что там погиб воспитанник казанского футбола Александр Корченов, экс-игрок «Рубина». У того же Лени Сергеева в одной из его зонг-опер была фраза «сделал вид судья, что не заметил. Стало быть, понимает, что к чему». Вот и мы на начальным порах «не замечали» какие-то вещи. В том числе потому, что были определенные требования цензуры.
— В начале 80-х была катастрофа теплохода. Потом люди с прибрежных деревень на лодках подплывали к погибшим, утопшим, и мародерствовали, раздевая их догола.
— Об этом событии мы давали информацию, понятно дело, без таких подробностей, о которых ты сейчас вспоминаешь. Произошло это в районе Ульяновска, когда трехпалубный, если я не ошибаюсь, теплоход, по ошибке, проходил не под тем пролетом моста. И ему снесло верхнюю палубу. Но эту информацию трудно было скрыть, потому, что его давали в центральной печати. Что касается того, что можно или нельзя было давать в прессу, существовало управление по охране гостайн в печати. А там каких только пунктов не было. Например, нельзя было упоминать, кто по национальности был дедушка Владимира Ленина. Нельзя было писать, что дедушкой российской авиации являлся Россинский, потому, что официально это звание было закреплено за Жуковским. Какое это отношение имело к государственной тайне, я не знаю. Или же нельзя было публиковать фото железнодорожных путей на казанском вокзале. Потому, что это могло показать мобилизационные возможности Казани в случае военных действий. Скрывалось количество человек, получивших профзаболевания. Одним словом, по всем этим ограничениям была написан целый талмуд. Но мы к таким правилам уже были привыкшие. В многотиражках, особенно на военных заводах, приходилось писать материалы следующего содержания — «Сегодня в цехе номер пять было произведено изделие номер 13. Оно через два часа было отправлено на просушку, а потом отправлялось в цех номер три, где превратилось в изделие номер восемь». Читать подобные материалы было невозможно.
Мы были влиятельной газетой. По нашим материалам, в частности, отменили строительство АЭС в Камских Полянах, была отброшена идея о строительстве биозавода в Боровом Матюшино. Тогда секретарь горкома партии Рево Идиатуллин дал задание — создать общественное мнение против строительства завода, взамен пообещав квартиру. Гаврилов вызвал тогда молодого еще Александра Фролова, и дал ему задание. Вот, покойный уже Саша, и вцепился в эту тему, каждый день что-то писал, и решение о строительстве было пересмотрено.
«КОМПЬЮТЕР ОСВОИЛ В 65 ЛЕТ»
— Расписывали такое событие, как «казанский феномен»?
— Как-то не очень. Писали, я помню, о другом нашумевшем, с точки зрения криминала, событии — задержании васильевского людоеда Суклетина. Но, все равно, писали мы тогда совсем не так, как сейчас, не смакуя детали. В этом, во многом, я вижу изменения между советской журналистикой и нынешней, российской. Тогда ту же трагедию под Ульяновском мы описали, насколько это возможно, без деталей, сейчас же на подобных делают акцент.
Наш редактор, Андрей Петрович, был человек интеллигентный, совестливый, и, возможно, какие-то вещи ему не хотелось бы описывать, исходя из чисто нравственных суждений. Потому, что, со временем, у нас появились такие журналисты, как Геннадий Наумов, Игорь Дурманов, которые, наоборот, стремились к расследованиям, материалам с налетом скандальности. Как правило, Гаврилов старался всё давать, но он умел как-то сглаживать углы…
Бывали смешные ситуации. Как-то на нас жаловались из обкома партии по совершенно комичному случаю. Человек дал объявление о продаже дачи, и ошибочно указал в телефоне не те цифры. И вот в шесть утра секретаря обкома будит телефонный звонок — «Алло, это вы тут дачу продаете?» (смеется).
— Почему вы, будучи в штате, и зная спорт изнутри, отдали такие «лакомые кусочки», как футбол и хоккей Феликсу Феликсону и Евгению Климовицкому?
— В этом был определенный экономический расчет. У нас был оклад в 150 рублей, который мы получали, написав определенное количество слов. В этом плане все время шло негласное соперничество отдела культуры, который возглавляла Любовь Агеева и отдела городского быта, под руководством Нила Алкина. Нил Халилович частенько сетовал, что к Агеевой приходит музыковед Георгий Кантор, напишет огромный материал, который и править особо не надо, а ей в зачет идет количество слов.
«А у меня, — сетовал Алкин. — Придет, допустим, продавец, расскажет что-то косноязычным языком. За него напишешь, потом ему же принесешь на согласование, чтобы можно было поставить его фамилию, как автора. Это сколько работы, а отдача такая же, как у Агеевой».
Вот и у меня, со временем, появились свои авторы Феликсон и Климовицкий, поскольку, работая на верстке, занимаясь судейством, я не мог бы успевать ходить на матчи. А им это нравилось, писали они добротно, со знанием дела.
— «Литературные рабы», да не обидится на меня Феликс Наумович. Я сам, кстати, однажды побывал в ваших литературных рабах", пробежав 10-километровый пробег, и сделав репортаж с него. Мою писульку вы потом взяли в руки с таким видом, что, казалось, выкинете ее сразу же в мусорную корзину.
— Нет-нет, я всегда с уважением относился к авторам. Единственный, кому я посоветовал не писать вообще, это был Амир Бариев. Но он, к сожалению, меня не послушался. Из тех, кого я впервые публиковал, есть еще один наш коллега Алмаз Хаиров. Он еще школьником пришел вместе с отцом в редакцию газеты «Восточный экспресс», куда я ушел из «Вечерки», и делал свои первые материалы по моим заданиям. Потом я ему оппонировал при защите дипломной работы в КГУ, а сейчас мы вместе трудимся в спортивной редакции «БИЗНЕС Online».
— В «БИЗНЕС Online» вы пришли, уже освоив компьютерную грамотность. Как она вам давалась?
— Все в том же «Восточном экспрессе», все также оставаясь, после работы. Тамошний корректор Ольга Богаченко пошагово объясняла мне все необходимые действия, и я освоил компьютер на начальном уровне. Вечная ей благодарность за науку. Мне тогда было где-то 65 лет, как говорится: век живи — век учись!
— Почему пришли в «БИЗНЕС Online»?
— По приглашению Рашида Галямова, который приглашал меня и в «Восточный экспресс». По сути, он меня оба раза спасал, потому, что на тот момент я находился без работы. Там у нас собрался на первых порах просто золотой коллектив. В «БО» я стал на некоторое время первым редактором газеты, в которой было считанное количество журналистов. Но я верил Галямову, знал о его возможностях и способностях, еще по работе в прежних изданиях. Вначале ознакомился с его журналистским стилем подачи материалов, а потом уже работал под его руководством, в качестве редактора.
Евгений Макаров (в центре)
— Вы уже мельком затронули вопрос — чем отличается советская журналистика от российской. Так вот, если можно поподробней…
— Раньше журналисты на своих темах работали очень знающие. В том же интервью Нины Ереминой, на которое ты ссылался, перечислял состав спортивной редакции Гостелерадио, так там сплошные звезды спорта — теннисисты Николай Озеров, Нина Дмитриева, Александр Метревели, футболист Владимир Маслаченко. Все они пришли в журналистику из спорта, все они самостоятельно могли выступать в качестве экспертов, с чем мы сейчас постоянно испытываем проблемы при написании материалов. Где эти эксперты — раз-два, и обчелся. Сейчас компетентность уступает место актуальности. Отсюда поверхность суждений и оценок. Но это и веление времени. Если раньше сыграла команда в футбол, завершив матч в девять вечера, то я располагал целой ночью, чтобы обдумать репортаж и только потом его написать. А сейчас подобный материал ставят на полосу интернет-газеты с финальным свистком судьи. У меня есть знакомый краснодеревщик, который всегда спрашивает у заказчика мебели: «Вам быстро или качественно?» Или можно рожать ребенка и за шесть-семь месяцев, но он получается недоношенным. Оттого и ухудшается качество журналистики, качество материалов с точки зрения словесности. Мне читать эти материалы, скороспелые, приземленные, менее интересно, чем, если бы они писались с чувством, толком, расстановкой. Это, если переходить от спорта к журналистике, в целом.
Читайте также другие интервью в рубрике «Персона»