Президент «Краснодара» Сергей Галицкий: «Футбол – это эмоции, а не счет на табло»

Один из самых богатых людей российского футбола и успешный бизнесмен, который создал крупнейшую региональную торговую сеть страны «Магнит», Сергей Галицкий рассказал нашим коллегам из Sports.ru о своем отношении к бизнесу, благотворительности и футболу. С разрешения портала Sports.ru «БИЗНЕС Online» публикует интервью предпринимателя, которое уже стало событием в спортивной жизни страны.

Интервью с Сергеем Галицким было записано в прошлую пятницу — за час до того, как его команда получила в соперники по Лиге Европы «Реал Сосьедад» и за два с половиной дня до того, как «Новая газета» опубликовала стенограмму главного футбольного собрания эпохи. Владелец «Краснодара» был среди тех, кто присутствовал и активно выступал на эпическом исполкоме РФС, где обсуждали, как поступить с крымскими клубами и избежать фатальных санкций. Уже заверяя интервью, Sports.ru попытался поговорить с Галицким об этом собрании, но тот отказался от комментариев.

ЧЕМПИОНАТ МИРА НЕ ПОНРАВИЛСЯ

— Для кого-то нынешнее лето вышло совершенно прекрасным благодаря футболу, а конкретнее — сумасшедшему ЧМ-2014. Как я понимаю, вы сдержаннее отреагировали?

— Да, мне он не понравился. Первое — я хочу видеть футболистов на пике формы. По этой шкале это был не тот чемпионат мира. Когда в футболе выравнивается класс, те, кто сыграл за сезон 55 игр, и те, кто сыграл 25, находятся в разных категориях — мы это видели, еще когда Греция становилась чемпионом Европы. Второе — тут всего три игры. За такое короткое время не определяется чемпион. Да, в этот раз он получился справедливым, но вполне мог быть и несправедливым — Аргентина ведь могла победить. Ну и самое главное — это не совсем футбол. Это группа футболистов, которая собирается на пару недель и как сделать из них за это время единое целое, я не представляю. В футболе запоминаются команды. Сборные — это не команды.

— Три участника ЧМ-2014, которых вы взяли бы к себе, если бы их стоимость не противоречила клубной философии?

— Хм… Нет таких трех футболистов. Мне никто не запомнился.

— Ого. Мануэль Нойер вам тоже не запомнился?

— Нет. У него практически не было прямой работы, а его игру в поле оставим для одной московской команды, где вратари любят играть ногами; для меня вратари — это в первую очередь игра руками. Хотя нет — одного игрока я все же назову. Швайнштайгер. Это великий игрок, это олицетворение немецкой мощи. Ни Кроос, ни Лам, ни Гетце, ни тренер не являются олицетворением немецкого футбола. Швайнтайгер — во всем немец, его игра — торжество немецкого футбола.

Мир настолько медийно несправедлив, что все, кто забивает голы, хорошие. Вот у нас вчера Конате забил два гола, на некоторых сайтах пишут, что он лучший игрок матча. Но это же несправедливо: по мне, Измайлов точно был не хуже. Поэтому все назовут у немцев других. А я назову Швайнштайгера. Но при этом вы должны понимать: я абсолютно доволен своей командой после этого лета. Сейчас нет позиции, где я точно знал бы: хотим усилить. При этом я совершенно не уверен, что мы хорошо выступим. Самое важное: чтобы я получил удовольствие. Мы, возможно, выступим хуже, чем в прошлом году, но сейчас я получаю удовольствие от того, что мы взяли игроков под стиль нашей игры. Мне наплевать на то место, которое мы займем. Главное — чтобы не вылетели, а с такой командой, наверное, не вылетим. Важно — чтобы играли в том стиле, который приносит удовольствие.

— Вы можете представить чемпионат, который вы заканчиваете 14-ми, но остаетесь им довольны?

— 14-ми — вряд ли. Но, думаю, если мы будем 10-ми и покажем хороший футбол, я смогу быть доволен. Правда, нами в таком случае многие будут недовольны — скажем, многие журналисты судят только по результатам.

— Этим летом вы подписали Марата Измайлова. Всем известно, что он не от мира сего. Почему вас это не смутило?

— Во-первых, он хороший футболист. Во-вторых, когда вы так говорите, это нечестное отношение к парню. Он абсолютно от мира сего. Поверьте мне, у нас есть в команде ребята с более сложным характером, чем у Марата. Измайлов — фантастический профессионал, для меня это очень важно. У меня врачи отругали его за то, что он перетренировался в зале перед игрой. Марат очень рано начал играть в сборных и на крупных турнирах. Он тогда был мальчиком, а потом пошла череда тяжелых травм. Вместе с 90-ми годами — а 2000-е в нашем футболе, на мой взгляд, это как 90-е в нашей жизни — это наложило определенный отпечаток. Мы отказываем парням в эволюции. Вот в 20 лет он где-то что-то не так сделал. А кто в 20 лет все делал правильно? Про Пашу Мамаева тоже говорили, что он очень сложный парень. Он не сложный — он амбициозный и злой, как футболист. Потому что хочет добиваться результата. На мой взгляд, кстати, у Измайлова наряду с Канчельскисом, Мостовым, Карпиным и Шалимовым была одна из лучших карьер наших футболистов в Европе. В Португалии просто так ребят не держат. Если Марату хватит здоровья, вы еще раз увидите, какой это большой игрок.

ФУТБОЛИСТЫ НЕ ДОЛЖНЫ ПЛАКАТЬ

— Я правильно понимаю, что вас раздражает, когда мужчины плачут по поводу футбола?

— Нет, я считаю, что у людей могут быть эмоции. Но когда плач превращается в фетиш одной из команд чемпионата мира, это перебор. Мне понравилось, как сказал Дунга, став главным тренером сборной Бразилии: прекращайте, мы плачем по каждому поводу. Мир быстро меняется, это правда. Но мужское начало мы не должны убирать. Мы же женщинам нравимся за то, что мы не плачем. Слезы — это проявление крайних эмоций, не надо это обесценивать. Я последний раз плакал в 82-м году, когда французы проиграли ФРГ на чемпионате мира — мне было 15 лет, это было крайнее проявление несправедливости. В жизни случаются потери близких, тут ты не можешь сдержать эмоции. Но в остальных случаях мужчина должен эти эмоции сдерживать. Если он еще мужчина. Если он вышел играть в бутсах, а не в балетках. Но! Мир свободен. Поэтому пускай плачут. Пускай даже ревут. Просто мне это не нравится.

— Вы всегда потешаетесь над футболистом Фабрегасом. Почему?

— Я говорил о нем так, когда случился его трансфер в «Барселону». Надо мной тогда смеялись: коммерсант, куда ты лезешь? Я оказался прав. Он не подходит под эту игру. Он не того уровня футболист, как о нем думали. Уровень его технической оснащенности сильно уступает Хави и Иньесте. У него нет изюминки. Назовите его самое сильное качество. Назовете? Вот и всё. Не может стоить 40 млн игрок, у которого нет ярко выраженного сильного качества. Он сбалансированный футболист, он очень хорошего уровня. Но мы говорим о лучшей команде мира и о 40 миллионах. Хотя деньги в футболе сейчас несколько обесцениваются — если уж за Джеймса Родригеса платят 80 млн.

— А не должны были?

— Ну голы. Ну пасы. Чтобы я сказал: «Ах!», такого нет. А глядя на Ибрагимовича, на Хави, на Иньесту — я так говорю. Или глядя на передачи Широкова, когда он играл в «Краснодаре». Ари надо было просто бежать за защитников: он знал, что Широков положит ему мяч в ногу. Я не считаю, что Широков страшно великий футболист, но быстрое мышление и пас даны ему от Бога.

— Какой футболист сильнее: Широков или Фабрегас?

— Вы же ждете от меня ответ: Широков. Я так и отвечу. Должен же я эпатировать.

— Кто, по-вашему, самый переоцененный футболист мира?

— Месси. Мы же видим, что без Хави и Иньесты он не настолько силен. Когда я это говорил, надо мной тоже смелись. А что случилось на чемпионате мира?

— Там он почти стал чемпионом мира.

— Он не стал чемпионом мира. С такой командой многие стали бы почти чемпионами. Вы посмотрите на состав Аргентины: он настолько хорош, что они даже Тевеса не взяли.

КАК ТОЛЬКО ТЫ НАЧИНАЕШЬ ДУМАТЬ, ЧТО ПРОТИВ ТЕБЯ РАБОТАЮТ ДУРАЧКИ, ТУТ ТЫ И ЗАКОНЧИШЬСЯ

— Каждый раз когда я собираюсь к вам на интервью, у меня уже есть несколько инвест-предложений для вас от знакомых и друзей.

— Это нормальная практика обывателей, которые уверены: у них есть гениальная идея, надо пойти к тому, у кого есть деньги, и все пойдет. Близкие люди просят тебя послушать кого-то из их знакомых, ты понимаешь: 15 минут, пока ты будешь слушать этот поток сознания, будут потеряны. Но ты настолько уважаешь близких людей, что вынужден все это слушать с серьезным лицом.

— Самое дикое предложение, которое вам поступало?

— Я очень рациональный человек, поэтому тот, кто ко мне идет, хоть как-то шлифует свои мысли, он понимает, что они не должны касаться ветряных мельниц. Хотя одно из последних предложений — заниматься именно ветряными мельницами. Теми самыми, которые мы можем регулярно видеть в Европе.

— Почему вас не заинтересовало?

— Первое — у меня достаточно много своих проектов. Второе — я не настолько профессионален, чтобы заниматься тем, в чем я ничего не понимаю.

— Так можно же делегировать обязанности менеджерам.

— Это логика какого-то количества предпринимателей, которые сейчас висят в предбанкротном состоянии. У них есть куча предприятий, они думают: сейчас найму менеджера, они все сделают, а ты только деньгами их снабжай. Так не работает бизнес. Бизнес — это жесткая конкурентная среда. Как только ты начинаешь думать, что против тебя работают какие-то дурачки, что можно нанять каких-то людей — даже сильных — и они будут работать вместо тебя, тут ты и закончишься. Против тебя работают реально сильные, страшные товарищи, которые спят и видят добиться успеха. Как только ты перестаешь их уважать, они тебя и съедят.

— Могу представить, сколько людей ежедневно обращается к вам за адресной финансовой помощью — на лечение, например. Как вы реагируете?

— Этим должно заниматься государство. Я должен платить налоги. Есть люди, которые готовы тратить на это деньги. Я трачу на другое. У нас есть с ним разделение труда: я договорился, что буду честен, что буду платить налоги.

— Я не про организованную благотворительность. Я про знакомых знакомых, которым понадобилось много денег, например, на курс химеотерапии.

— Мой партнер — Владимир Гордейчук — помогает.

— То есть если кому-то нужна…

— Не кому-то — иначе к нему вся страна выстроится в очереди. Знакомые. Кто-то заболел. На работе кто-то заболел. Был проект, когда помогали сотрудницам компании, которые воспитывают детей без отцов. Когда компания стала очень большой, это стало тяжело делать. Еще раз: это должно делать государство, а мы должны платить налоги. Если государству не хватает, оно должно налоги эволюционно чуть поднимать.

НЕ НАДО НИКОГО УГОВАРИВАТЬ ОСТАВАТЬСЯ В РОССИИ

— Я приехал к вам в день подписания указа о продовольственных санкциях и новости о том, что за выезд за границу с россиян могут взимать налог. В своем кругу и своем поколении я один из немногих, кто не просто не хочет валить в эмиграцию, а всячески убеждает этот круг: жить надо на родной земле, иначе ничего хорошего с ней точно никогда не случится. В последний месяц я столкнулся с тем, что аргументов у меня стало значительно меньше. Помогите мне, пожалуйста, с этими аргументами.

— А не надо никого уговаривать. Если кто-то хочет уехать — значит это не его земля.

— Если люди, которые управляют этой землей, дают понять, что мне здесь не рады — как тогда быть?

— Не думаю, что персонификация здесь правильна. Да, наверное, происходят волнообразные движения — когда-то в сторону больших свобод, когда-то в сторону меньших. Это нормально для страны, в которой неустоявшиеся демократические принципы. Этот маятник будет качаться то в одну сторону, то в другую. Люди не умеют ловить баланс сразу, поэтому ловят его по чуть-чуть.

Нельзя путать наслаждение от жизни в своей стране, общение на родном языке, ту землю, которую ты знаешь, тех людей, которых ты знаешь, с полным или неполным наличием свобод. Полное ли наличие свобод в этой стране? Наверное, нет. Но они не в таком состоянии, чтобы мы говорили, что находимся в каком-то режиме, который вы имеете в виду. Вы можете говорить и думать то, что считаете нужным. Может быть, какие-то вещи власти воспринимают слишком болезненно. Но эти правила игры не запретительны. Они не являются настолько жесткими, чтобы мешать жить. Есть какие-то вещи, которые важнее этого. Еще раз: общество находится в маятнике.

Для меня жизнь в моей стране важнее всего. За исключением ситуации, когда она станет концентрационным лагерем, как было при Сталине. Все остальное — не страшно. Потому что я не могу жить без эмоций, которые дает мне жизнь в своей стране. Я не могу не слышать русского языка каждый день. Я не могу не видеть своих знакомых и друзей. Все остальное — преодолимо. Люди всегда будут требовать большего количества свобод. Они в принципе всегда требуют большего. Но они должны понять: жизнь человека не упирается только в политику. Если для тебя самое важное — политика, то это неполноценная жизнь. Для меня самое важное: мое здоровье, футбол, то, чем я занимаюсь, и то, что я могу создать. Политика — это другая вещь. Политика — это из области перераспределения — благ, интересов, чего-либо. Мне никто не мешает заниматься футболом. Хорошему журналисту ничего не мешает писать статьи или книги. Вот вы спортивный журналист. Скажите: востребованный?

— Да.

— Вы можете заниматься своей профессией?

— В том виде, в котором она изначально была придумана, — пока да. Но таких площадок с каждым днем становится все меньше.

— Но они есть — это раз. Второе — у нас нет сложившихся демократических традиций. Маятник будет качаться. Кто-то говорит, что мы медийные люди. Мы параноидально медийные люди: чуть что — сразу «конец», «все закончилось». Мне кажется, мы должны чуть спокойнее относиться в этом медийном мире к фактам. То, что еще два года назад казалось нам ужасом, сейчас кажется легкой усмешкой. Если ты хочешь, чтобы эта страна была такой, как ты хочешь, ты должен вести себя так, как надо себя вести в такой стране. А дальше — будь что будет. Я стараюсь вести себя честно, насколько это возможно. Я не святее Папы Римского, но я пытаюсь создать честные правила игры внутри компании. Я стараюсь заниматься любимым делом. Когда я занимаюсь любимым делом, я делаю эмоционально положительные вещи. Этого достаточно, чтобы мир становился чуть лучше. Я должен получать удовольствие от жизни. Борьба за политические, экономические свободы не даст мне внутреннего наслаждения. Вот я родился бизнесменом. Был бы художником — был бы несчастлив. Был бы журналистом — был бы несчастлив. Был бы политиком — был бы несчастлив. Каждый должен научиться соответствовать своему ремеслу. Мы в России все специалисты широкого профиля. Но именно то, что мы должны делать, мы делаем плохо. Когда мне говорят: «Наверное, ваша следующая цель — политика», — меня это невероятно оскорбляет. Потому что я считаю, что нет ничего выше моего ремесла. Ценность своего класса в нашем обществе отсутствует. У нас булочник никогда не будет гордиться, что папа был булочником и он будет булочником. У нас есть только респектабельные специальности: гордятся династиями финансистов или артистов.

— Почему вы не отдыхаете на русских курортах?

— Потому что комфорта там недостаточно. Потому что я иногда хочу посмотреть, как живут там. Я богатый человек, а для очень богатых людей вообще есть не так много мест для отдыха. Мне нравится отдыхать за границей, я считаю, что должен ездить за границу, но это не заставляет меня как-то иначе относиться к своей родине. Более того, я там всегда немного насильно остаюсь. Я специфический человек, мне всегда надо находиться внутри процесса. Уже через 3 — 4 дня, даже несмотря на наличие компьютера, меня тянет обменяться эмоциями, впечатлениями с людьми, которые находятся здесь, в Краснодаре.

НЕ ХОТЕЛ БЫ БЫТЬ ГРАЖДАНИНОМ США

— Вы говорили: «Большевизм из сознания надо убирать». Не знаю, как насчет большевизма, но у вас нет ощущения, что сейчас в России вовсю идет стройка неосоветского государства?

— Мы любим клеить штампы. Для меня наличие советского государства — это отсутствие частной собственности. Я, например, в некоторых вопросах не хотел бы быть гражданином американского государства.

— Это в каких?

— Например, когда ты бомбишь страну в другом регионе, который тебя совершенно не касается, я бы не испытал гордость за то, что я американец — хоть они и считают себя флагом на холме демократии. В какой-то степени мне нравится общество Швейцарии. Они голосуют всей страной, купить им или нет 20 истребителей. Еще одно недавнее голосование мне понравилось: 1. Уменьшать или нет трудовую неделю? 2. Увеличивать или нет минимальную заработную плату? — хотя она и так там сумасшедшая, под 4000 франков. По обоим пунктам проголосовали против! Вы можете себе представить еще какую-то страну, которая может это сделать? Вот тут бы я гордился, если бы жил в такой стране. Они и к санкциям сейчас не присоединились. Потому что все время сами решают, как им быть.

Что касается того, что происходит: большие государства — особенно такие, как Россия — не могут выжить, если они не сильные. Мы не всё делаем правильно. Но с народом, который 18 веков жил без демократических институтов, как только будет полная слабость, страна рассыплется. Я против сильной руки, но я понимаю, что государство должно быть сильным. Мы не можем переложить их ценности сюда. Более того, некоторые их ценности довольно странные. То, что они устроили со своим населением, пустив туда всех подряд…

— Мы тоже пускаем всех подряд. Даже госстройки возводят узбеки и таджики, которые далеко не всегда имеют разрешение на работу.

— Это разные вещи. Здесь больше приезжают работать, там — жить. Им платят пособие, если нет работы. И я не против узбеков и таджиков — это вопрос к нам, что мы не хотим работать на этих работах. Еще раз: я за то, чтобы получать удовольствие от жизни. Почему я спокойно закрываюсь от всех информационных потоков, которые давят на образованных людей? Они не понимают: надо получать удовольствие. Быть информационным вампиром не есть жизнь. Вы написали отличную статью, получили от этого удовольствие — это и есть ваша жизнь. Когда я пойму, что провел большую часть своего времени, просто дергая ленту твиттера, разве это будет жизнью?

— Сколько ваша компания потеряла на продовольственном указе 6 августа?

— Я ничего не потерял.

— Как это «ничего»? Сотни ваших грузовиков ежедневно забирают товар за границей и везут его в Россию. Наверняка какие-то из них сейчас застряли на границе с грузом на много миллионов долларов.

— Для меня важно одно: если требования ко всем игрокам на рынке одинаковые, выживет тот, кто умнее. Хотим мы этого или нет, бизнес подчинен политике. Во всем мире, не только в России. Разве Mastercard и Visa хотели применять к нам санкции? Когда вопрос касается не моего бизнеса, а политики, я спокойно беру попкорн, сажусь на диван и иногда пригибаюсь — чтобы пулей не задело. Если от тебя ничего не зависит, зачем париться? Это же со всеми грузовиками случилось? Со всеми. Является ли это решение рациональным? Оно является политическим. Наверное, политические решения не всегда рациональны. А париться, когда от тебя ничего не зависит, бестолково, это не приносит удовольствия.

Бизнес — это немного интеллектуальная игра. Когда ее рисуют, там же есть поход в гору, спуск с горы, где-то деньги у тебя отнимают, где-то ты возвращаешься на несколько пунктов назад. Все эти вещи ты должен воспринимать как новые вызовы. Ты не соревнуешься против государства. Ты соревнуешься против таких же хозяйственных субъектов, как и ты сам. Кто лучше из этой ситуации выйдет, тот и будет победителем.

ЖУРНАЛИСТИКУ УНИЧТОЖАЕТ ИНТЕРНЕТ

— У нас в прошлом месяце были великолепные результаты. Я каждый месяц пишу инвесторам: думаю, что дальше будет так или так. А в прошлом месяце все было настолько хорошо, что я просто написал: enjoy. Люди об этом забыли. Нужно получать удовольствие от того, что делаешь — и тогда неважно, в какой политической экосистеме ты существуешь. Если занимаешься любимым делом, значит ты счастлив.

— Если только твое любимое дело не уничтожают.

— Вы про журналистику? Ее уничтожает интернет. В мире появилось столько свободно пишущих людей, что мнение журналиста уже не так интересно.

— Так это не уничтожение — это конкуренция, и это здорово. Будь осведомленнее, быстрее, изобретательнее, выигрывай эту конкуренцию — и все будет хорошо.

— Думаю, Sports.ru себя неплохо чувствует.

— Очень неплохо. Но учитывая, что мы единственные не дружим взасос с клубами, а работаем на прямые рекламные продажи, я немного боюсь холодной зимы. А она может быть очень холодной — потому что рекламный рынок наверняка рухнет в том числе из-за санкций.

— Это вы так думаете. Но мы же последнюю трансляцию продали.

— Вы ее продали по-настоящему, коммерчески? Не кому-то из своих партнеров?

— Абсолютно нет. Я не скажу, за сколько мы ее продали, но это хорошие деньги. Как это было? Мы знаем, что пиву разрешили выход на рекламный рынок. Наша маркетинговая служба звонит им, делает предложение и договаривается. Первый наш матч в Лиге Европы в пике смотрело 22 тысячи человек, сейчас — 26. Это колоссальные цифры для таких матчей.

— Хорошее ли сейчас время, чтобы начинать бизнес?

— Плохое — только когда идет война. В остальном — или ты бизнесмен, или нет. Если нет, то для тебя любое время плохое.

— Василий Уткин предположил: то, что в Европе уже 70 лет нет большой войны, заслуга в том числе футбола. Политики частично отвечают на вопрос, чья же из стран круче, когда смотрят футбол, выпускают пар и с меньшим желанием прицеливаются друг в друга из пушек. Вы согласны?

— Василий иногда приводит красивые образы, но тут я с ним соглашусь: небольшая заслуга в этом есть. Но основная заслуга — в существовании ядерного оружия. Оно сдерживает не простых людей. Оно сдерживает политиков. Потому что когда ты посылаешь на фронт погибать тысячи, тебе наплевать. Когда же это касается персонифицированно тебя, это сдерживает.

— В этом году вам же правда предлагали объединиться с «Кубанью»?

— Я политические вопросы на почве футбола не комментирую. Но если честно, объединить коня и трепетную лань нельзя. Потому что у «Кубани» огромная армия болельщиков. Нельзя ранить их в сердце. Меня нельзя ранить в сердце, потому что свой клуб я построил с нуля. Черно-зеленые цвета своих болельщиков, пусть у меня их немного, я тоже не могу предавать. Пусть у меня их будет полтора человека, я должен их уважать. Поэтому я всегда был против этого.

— В твиттере вы публиковали фото, на котором вам ставят капельницу на рабочем месте. Зачем?

— У меня были проблемы со здоровьем.

— Какие?

— Если покажете, что вы врач, — расскажу. Просто беспокойство? Повторюсь: надо получать удовольствие от жизни. Поэтому и беспокоиться надо за себя.

— «Краснодар» производит впечатление сладенького клуба — его все любят…

— Так и есть. Меня это поначалу напрягало. А сейчас мне все равно. Я прошу журналистов только об одном: пишите честно. Плохо сыграли — метельте нас. Но если сыграли хорошо, я буду защищать свой клуб. Мы не сладенькие. Мы просто стараемся идти по правильному пути. И дело не в нас, а в недостатке хороших примеров.

— После просмотра вашей ленты твиттера любого начинает интересовать: поздравляют ли вас комментаторы «НТВ-Плюс» с днем рождения дочери, супруги, может быть, с днем взятия Бастилии и другими приятными праздниками?

— Я думаю, они не знают, даже когда у меня день рождения. Мне самому не нужна такая переписка. Мне нужно только спортивное общение. Не поверите: я испытываю очень положительные эмоции ко всему коллективу «НТВ-Плюс» — может, потому что постоянно их смотрю, и они для меня там все как родные. Но их поздравления с днем рождения меня не интересуют, я бы не хотел общаться в таком ключе.

— Вам предлагали стать акционером «НТВ-Плюс». Почему вы отказались?

— Да ничего мне не предлагали. Я просто считаю, что мы какие-то странные деньги получаем от ТВ.

— То есть мало?

— Нет, «мало» — это было бы миллионов 100. А мы получаем 37 млн. Теоретически от них можно отказаться — бюджеты клубов таковы, что это странные деньги. Я думаю, что что-то здесь не так. Когда 26 тысяч человек смотрит нашу игру с венграми — без интриги, с ужасным качеством — я перестаю верить, что показ нашего футбола настолько уж убыточен. Мне кажется, что нам вешают лапшу.

— То есть, по-вашему, менеджмент «НТВ-Плюс» неоптимально использует коммерческие возможности?

— Я думаю, что в этом механизме что-то неправильно работает. Но я не могу погружаться во все. И более того, меня никто не уполномочивал.

— А с чего вы взяли, что телевидение должно платить вам больше? Вы видели рейтинги нашего футбола?

— Это неправда. Они продают рекламу, они зарабатывают, рейтинги не такие плохие. Вот меня спрашивают: почему я не отдаю трансляции Лиги Европы бесплатно? Если бесплатно — пусть лучше идут на стадион. Показывать матч бесплатно для двух моих болельщиков в Якутии неправильно. Мои болельщики — это город Краснодар, так пусть приходят на стадион. У многих есть любимый иностранный клуб. Мне кажется это странным. Болеть надо за тот клуб, на который ты можешь прийти вживую. Телевизионное боление — это очень странно. Мне важны люди, которые могут приходить или приезжать на мои матчи.

— Если подытожить: может ли «НТВ-Плюс» когда-нибудь стать вашим?

— Мне интересно, чтобы это показывалось хорошо. Но это не очень интересно, когда владелец одного из клубов будет владеть каналом, который освещает всех. Его всегда могут обвинить в предвзятости.

ОТ АКАДЕМИИ Я ПОЛУЧАЮ БОЛЬШЕ УДОВОЛЬСТВИЯ, ЧЕМ ОТ ОСНОВНОЙ КОМАНДЫ

— А сейчас именно так и есть.

— То есть вы хотите сказать, что к «Зениту» предвзято относятся?

— Разумеется.

— Я вижу это только в том, что их матчи работает один и тот же комментатор — но эту тему уже сто раз обсуждали. Более того, Орлов неплохой комментатор. Думаю, для него самого трагедия, что он не комментирует больше никого. У него есть свой стиль. Для меня самый ужасный комментатор — тот, которого я не могу узнать, когда включаю телевизор. Орлова я узнаю всегда. А по поводу предвзятости «Зенита» — неправда. Пример — «90+», там разве «Зениту» уделяется больше времени? Вот видите: нет. Но вы хотите, чтобы относились к нему предвзято.

— В свое время у вас была медийная площадка — сайт onedivision.ru. Для чего он был вам нужен?

— Мы играли в первой лиге. Я считаю, что сайт о первом и втором дивизионе экономически оправдан. Огромная страна, сразу у нескольких десятков больших городов нет места для обмена информацией. Потом мы ушли в премьер-лигу, ни эмоций, ни времени на него у меня не хватало. Я отдал ребятам сайт, как есть. Но среди них были недовольства, они считали, что я должен был содержать его и дальше.

— Во сколько он вам обошелся?

— Я не помню уже. Это были небольшие деньги.

— Сколько стоят часы, которые вы презентовали Жоазиньо за 100 матчей, проведенных за «Краснодар»?

Фото: fckrasnodar.ru

— Зайдите и посмотрите, сколько стоит обычный Rolex. Это такие же часы, только с нашей гравировкой. Это ценный подарок.

— Болельщики «Кубани» не один десяток раз рассказывали мне, что на домашние матчи «Краснодара» вы чуть ли не автобусами завозите сотрудников «Магнита». Это так?

— Вы были на вчерашнем матче? Видели автобусы? Они болельщики, которые не очень любят соседа. Понятно, что мы привлекаем детей из школы, откуда-то еще. Мы не можем тягаться с армией болельщиков «Кубани». Мы пробуем выращивать свою, а пока мы это делаем, играть при пустых трибунах нельзя.

— Вы привлекаете еще и солдат. Выглядит это очень странно — как будто часть стадиона вернулась в те самые 90-е.

— Да это для вас возврат. А мужчина не виноват, что он служит в армии, что он в форме. Для них это невероятное удовольствие — сходить на футбол. У вас все время какой-то образ Северной Кореи. Они не люди в форме, они мужчины — муж-чи-ны. Спросите у них: они с удовольствием пришли на трибуны? С удовольствием. Мы будем привлекать и студентов, и школьников, и солдат. И я не стыжусь этого, потому что, в отличие от кого-то, считаю солдат людьми.

— Я тоже считаю их людьми. Но многих обилие людей в форме напрягает.

— Но что делать, если они сейчас служат? Поверьте: всех, кто ходит к нам, форма не напрягает. Их напрягают люди из других городов, которые приезжают и ругаются матом. Я ставил и буду ставить этот вопрос на исполкоме: мы должны иметь право лишать фанатские трибуны следующего приезда в случае мата. Иначе у нас не будет пополняться армия болельщиков. За своих зрителей я должен отвечать. За приезжих — нет. Если вы материтесь, как у нас было с «Ростовом» в прошлом году все 90 минут, мы должны принимать меры. А если не материтесь — в следующий раз проходите на гостевой сектор совершенно бесплатно.

— Летом вы пересматривали все матчи «Краснодара» в чемпионате-2013/14. Зачем?

— Во-первых, я люблю футбол. Во-вторых, люди же должны заниматься спортом, бегать. А что смотреть на беговой дорожке? Ретроспективный анализ — это очень интересно. Я пересматривал те эмоции, которые были у меня вокруг команды. Футбол — это эмоции, а не счет на табло. Мне, бывает, говорят: «Что ты там всегда рассказываешь про стиль и красивую игру? Главное — как сыграли». Я им предлагаю: а приходите на стадион и тупо смотрите только на табло, этого будет достаточно.

— «Я занимаюсь академией по 2−4 часа в день», — сказали вы как-то. Что именно вы делаете в течение этих 2−4 часов?

— Там очень много работы. Кто-то говорит: лучшая академия! Но пока это просто стены, а стены не дадут футболистов. У нас 6000 мальчиков. Это открыть манежи. Это набрать тренеров. Это понимать, чего мы хотим. Мы с главным тренером школы каждый день гуляем по поселку и разговариваем. Это большая проблема — удержаться и продолжать работать с техничностью мальчиков, хотя из-за физиологии они будут проигрывать и кто-то будет смеяться: у них такие условия, а они проигрывают. Сохранить этот настрой — большая проблема. Что бы ты ни говорил всуе, каждый раз проигрывать в младших возрастах морально тяжело — даже если видишь, что игроки фантастически оснащены технически.

Это проблема того, что мы стали чемпионами Европы. На исполкоме РФС я сказал: готовьтесь к более худшим временам. Юношеское Евро мы выиграли за счет акселерации. И когда мы спрашиваем, почему Кроос в «Реале», а кто-то из наших остался на старом месте, ответ прост: техническая оснащенность — самое важное. У нас мальчики во всех детских возрастах в чемпионате России всегда проигрывают. А когда достигли возраста U18-U16 — из трех последних раз «Краснодар» два раза был в финале, один раз — в полуфинале, где проиграл чемпиону. Я понимаю, что это три наших самых слабых возраста, потому что они в нашей академии не прошли практически ничего. Самый правильный возраст у нас — 2003-й: они занимаются в нашей академии с самых первых своих шагов в футболе. И я понимаю, в каком ужасе у нас находится детский футбол: если мои необученные мальчики были в финале, что же происходит в других школах? Сохранить настрой — плевать, какой будет результат, плевать, что будут смеяться — очень тяжело. И для этого мне надо постоянно общаться с тренерами.

— С чего вы решили, что сербы — именно те тренеры, которые вам нужны?

— А я ничего не решил. Просто так получилось, что они говорят по-русски, а контакт очень важен. А почему он должен быть голландцем? Мне хотелось бы, чтобы все были россиянами. Но их нет. Мы и растим их. Начальник команды пришел в «Краснодар» из детской школы. Один из тренеров по технике академии привлекается в первую команду. Все говорят: Галицкий, лучшая школа, через два дня пойдут таланты. Через два дня ничего не будет. Результаты будут через десять лет. И я готов, чтобы эти десять лет надо мной смеялись. Результат придет. Вопрос — когда. Будем работать лучше — придет раньше. И от академии я получаю гораздо больше удовольствия, чем от основной команды. Потому что в основной команде от меня намного меньше зависит.

— Вы пробовали себя и комментатором, и селекционером. Признайтесь: вам же очень хочется и потренировать?

— Нет. Никогда. Я уважаю профессионалов. Я считаю, что тренер — это специальность. Что тренер должен этому учиться, что он должен поработать в школе, что должен побыть ассистентом. Тренировать — это ведь не только записать в тетрадку упражнения. Тренировать — это понимать, кому и когда определенные упражнения нужны. Я могу еще что-то обсуждать, но никогда не полезу в тренерскую работу. Тренер не должен быть зависим от президента. Как только тренер начинает слушать президента, он закончился. Но обсуждать мы должны всё. Он должен знать, что я всегда буду высказывать свою точку зрения. Но последнее слово при этом остается за ним. Всегда. Если он примет свою точку зрения, я никогда не буду возмущаться. А вот если он всегда будет принимать мою, я начну сильно напрягаться.

Юрий Дудь, Sports.ru