«Без Сафарова большого волейбола в Татарстане не было бы». Истории от пресс-атташе «Зенита» и УВД Казани

Равиль Рахматуллин вспомнил, как зарождался казанский клуб.

20 лет назад тогда ещё казанское «Динамо» вышло в элитный дивизион российского волейбола – команда формировалась на милицейской базе, а затем быстро превратилась в одного из грандов суперлиги. Равиль Рахматуллин сначала продвигал команду как руководитель пресс-службы УВД Казани, а затем много лет был её пресс-атташе.

Он по-прежнему всей душой переживает за «Зенит-Казань» и радуется успехам команды, но на арене уже не появляется – из-за тяжёлого заболевания он сейчас почти не выходит из квартиры. Выглядит тоже неважно, даже не позволил себя сфотографировать. Тем не менее, во время нескольких часов разговора о военной карьере и волейболе преобразился. 

В интервью «БИЗНЕС Online» подполковник в отставке рассказал как создавали команду, а также вспомнил о ярких моментах из биографии – службе в комплексе «Окно» времён «звёздных войн» с США и работе в органах в эпоху криминальных разборок.

«Встреча команды на БТРе – один из самых ярких моментов»

– Равиль Закариевич, после семи лет службы в милиции ваш переход в волейбольный клуб стал почётной пенсией?

– Наверное, можно и так сказать. В 1999 году у меня диагностировали заболевание. Было всё тяжелее работать в условиях стресса, а он в пресс-службе УВД был постоянно. Любая негативная публикация в прессе приводила к звонкам от руководителей и не самым приятным разговорам.

– Когда вы стали пресс-атташе «Динамо-ТТГ»?

– На «Финал четырёх» Кубка России-2004 в Москву я поехал как пресс-атташе и совершенно неожиданно оказался спикером на пресс-конференции перед турниром. Виктор Сидельников с командой ещё не прилетели. И вот сидят главные тренеры «Динамо», «Искры», «Белогорья» и я рядом с ними. Ещё не был сильно погружён в тему, но общие вещи, конечно, знал, мы ведь обеспечивали информационную поддержку «Динамо» с 2000 года. Знал и игроков, и тренеров, и результаты. Вообще, поклонником спорта я стал ещё в 10-летнем возрасте. Тогда впервые выписал газету «Советский спорт». Покупал справочники, поэтому знал всё, что происходит в мировом футболе и хоккее.

– Нынешний «Зенит» зародился как милицейская команда. Помните, как всё было?

– Я присутствовал на совещании, на котором начальник УВД Казани Евгений Закирович Давлетшин объявил о заявке команды в первую лигу чемпионата России. Я помню, как мы на автобусе поехали на первые в истории матчи в Уфу. Болельщиками были руководители большинства служб и оркестр УВД. Звездой той команды был Андрей Лебедев, а на позиции либеро выходил Владислав Бабичев, который потом станет легендой команды.

– «Динамо» только вышло в высшую лигу А, а Казани уже дали матчи Мировой лиги. Как?

– Руководители сразу решили, что Казань должна стать одним из центров волейбола. Нужно было заявить о себе, поэтому пригласили президента Всероссийской федерации волейбола Валентина Жукова, вице-президента Европейской конфедерации волейбола Яна Хронека. Показывали возможности города. Матчи Мировой лиги провели летом 2002 года в хоккейном дворце спорта, а в следующий раз сборная России приезжала играть уже в «Баскет-холл». А в 2003 году казанское «Динамо» вышло в суперлигу. Учитывая, что руководство было милицейское, во всем была четкость, дисциплина. Проблемы решались очень быстро. Думаю, именно благодаря этому команда так быстро преодолела низшие лиги.

– Асгата Сафарова называют отцом-основателем и мужской, и женской волейбольной команд.

– Так и есть. Без его участия и поддержки большого волейбола в Татарстане бы точно не было. При создании мужской профессиональной команды «Динамо» инициатива шла снизу, а министр внутренних дел РТ Асгат Сафаров её поддержал. Своё одобрение дали президент республики Минтимер Шаймиев и мэр Казани Камиль Исхаков. Позднее Сафаров и власти Татарстана помогли найти клубу мощного спонсора в лице Рафката Кантюкова и «Таттрансгаза». Как я понимаю, после этого он отошёл от вопросов управления клубом, но с ним всё равно советуются по важным вопросам. А в женской команде «Динамо-Ак Барс» он по-прежнему решает самые важные вопросы.

– Были при вас закрытые игроки, которых приходилось уговаривать дать интервью?

– С иностранцами точно никогда не было проблем – они всегда понимали важность медиа. С некоторыми российскими ребятами были сложности, но убеждали. Тяжелее всего было договариваться с главными тренерами. Они в период подготовки к важным матчам оберегали игроков, не хотели, чтобы они отвлекались на интервью или какие-то маркетинговые активности. Но для клуба всегда было важно быть открытым для болельщиков, поэтому тренеры, в конечном счёте, шли навстречу.

– Какими вам запомнились Виктор Сидельников и Владимир Алекно? Они менялись как люди после больших побед?

– Мне кажется, да. Слава оставляла свой налёт. Успех в любом случае оказывает определённое влияние на людей, определенная личностная деформация происходит. Сидельников был более экспрессивным, он не всегда сдерживал эмоции. Алекно приехал в Казань уже звёздным опытным тренером. Было видно, что у него внутри кипят страсти, но он с ними справлялся.

– После победы в чемпионате России-2007 игроков «Динамо-ТТГ» у трапа самолёта встретил бронетранспортёр.

– Один из самых ярких моментов с истории! У нас уже был Кубок России-2004, но это была первая по-настоящему крупная победа. Поэтому и отмечали с размахом. Думаю, и игроки, и тренеры надолго запомнили эту встречу. Для журналистов это тоже было прекрасным поводом для новостей и текстов.

– При вас «Зенит-Казань» стал самым продвинутым в медийном плане волейбольным клубом России. Как это удалось?

– Мне повезло, что директор клуба Олег Георгиевич Брызгалов, курируя направление, понимал важность этой работы. Он всячески поддерживал наши идеи, давал карт-бланш, сам постоянно предлагал различные нововведения. Мы решили не раздувать штат, но нашли профессионалов, которые будут нам помогать с сайтом, социальными сетями, клубным телеканалом. Роман Кручинин уже более 15 лет фотограф команды, а один из лидеров нашего фан-движения Азамат Мырзаев впоследствии стал моим преемником на посту руководителя пресс-службы.

«Некоторые хотят, чтобы я быстрее крякнулся»

– Почему вы ушли в 2018-м?

– На самом деле после армии и милиции работа на гражданке казалась раем, но мне пришлось оставить работу по состоянию здоровья. Я уже 25 лет живу с тяжёлым заболеванием. Врачам с помощью современных лекарств и технологий удавалось его сдерживать, за что я им безмерно благодарен. Но в 2016 году ситуация усугубилась – я перенёс инсульт. После этого заболевание стало говорить о себе сильнее. Ещё больше проблем стало после ковида – я практически перестал выходить из дома. На самом деле жить можно, но только благодаря высокой дисциплине и четкому распорядку дня с часами бодрствования и отдыха. Но с этим как раз проблемы.

– Почему?

– Некоторые люди просто хотят, чтобы я быстрее крякнулся.

– Как это?

– Многие будут шокированы тем, что в мирной Казани ветеран боевых действий, инвалид, пенсионер вынужден спать не у себя дома, а в соседних квартирах. Я подвергаюсь ежедневному психологическому давлению. И, по моему мнению, слежке и прослушке.

– Вы это серьёзно?

– Абсолютно. Сейчас всё объясню. Дело в том, что в апреле выступил против нашего ТСН «Завойского 21». Полномочия правления товарищества истекли еще в 2020 году, а в отношении руководителя возбуждались уголовные дела. На просьбы жильцов не предоставляются правоустанавливающие документы и финансовые отчёты. Получается, она вместе с соратниками просто присваивает наши деньги. Я стал инициатором внеочередного собрания собственников. Ни на один из неудобных вопросов мы не получили чётких ответов, а после угрозы их власти я стал врагом номер один. И они начали борьбу со мной, используя бесчеловечные методы.

– Например?

– Именно в те моменты, когда у меня интервалы для необходимого отдыха, в квартире выше начинается шум, передвигание предметов, пылесос, громкая музыка. В этом же подъезде у меня есть квартира, которую изначально снимал для матери. Я перебрался туда, и поначалу там было спокойно. Но потом привычные жильцы сверху куда-то исчезли. Теперь там тоже какие-то подозрительные мужчины, которые точно также включают музыку и режим шума именно в часы моего отдыха.

– Может совпадение?

– Мы с соседями проверяли – в остальное время там спокойно. Это просто пытка лишением сна.

– Может вам переехать?

– Многие так и говорят. Но, если честно, у меня уже нет сил на переезд. Кроме того, это мой дом, к которому я прикипел. Почему я должен сдаться и отступить? Я убеждён, что у нас в доме происходят преступные действия. Многих активистов запугали и они не стали подписывать письмо в прокуратуру. Поэтому прошу помощи у всех, кто меня знает и может оказать содействие в силу своих полномочий. Честно говоря, я на пределе. Но буду бороться до тех пор, пока не уйду в тень. Это слова из старой кадетской песни: «Старые солдаты не умирают, старые солдаты уходят в тень».

«В Суворовском училище формировали чувство равенства и справедливости»

– Почему вы пошли в Казанское суворовское военное училище?

– Смотрел по телевизору парад на Красной площади в честь годовщины Октябрьской революции и вдохновился ребятами в чёрной форме с красными погонами. Загорелся желанием тоже стать суворовцем. К счастью, смог сдать экзамены и поступить в 1981 году. Думаю, это спасло меня от «казанского феномена». Пока я маршировал, ровесники вступали в банды и ломали себе судьбы.

– Что вам дало училище?

– Именно в 80-х оно давало очень хорошее фундаментальное образование. Неслучайно училище стало кузницей кадров и выпустило немало известных военачальников. Например, командующего Объединённой группировкой войск Валерия Герасимова. На курс младше у нас учился ставший медийной фигурой Виктор Бут – тот самый, которого недавно обменяли на американскую баскетболистку Бриттни Грайнер. Суворовцы всегда называют друг друга кадетами и носят суворовский погон под кителем. В училище формировали в молодых людях чувство равенства и справедливости. Мы постоянно были вместе, все посылки во взводе делились поровну.

– Неужели не хулиганили?

– Не без этого, конечно. Вместо обычного строевого шага ходили кадетским шагом. У него меньше частота, он считается неуставным и, разумеется, вызывает соответствующую реакцию у офицеров. Бывало, что во время вечерней поверки рота полным составом просто убегала от офицера. Нелепо, конечно, но тогда было весело – скрашивали такими забавами серую будничную жизнь в училище. Ещё была мода отрезать подолы шинелей. Потом до выпуска так и ходили с короткими.

– Тогда быть суворовцем было престижно?

– В те годы у людей вообще было четкое понимание необходимости и авторитета военной службы. У нас в роте был 121 человек и только один поступил в гражданский вуз – по состоянию здоровья. Лично на меня большое влияние оказал офицер-воспитатель Валерий Зингер. Он был авторитетом всего курса, его слушали с открытым ртом. Он в своё время служил в войсках РВСН, рассказывал о своём участии в секретной операции «Анадырь», когда  доставлялось и размещалось на Кубе тактическое ядерное оружие. Он по службе был замполитом. Я решил последовать его примеру и после завершения суворовского училища поступил в Ленинградское высшее военно-политическое училище противовоздушной обороны.

– Что больше всего запомнилось в ленинградском училище?

– На самом деле четыре года пролетели как одно мгновение. Если суворовское училище я закончил с парой троек, то ленинградское – с отличием. Появился вкус к учёбе, что очень помогло в жизни. Знания и умения – великая сила. Было много технических дисциплин, хотя специализация была военно-политическая и педагогическая. Учились, несли караул, осваивали технику, которая находилась на вооружении в армии. У нас во взводе были представители почти всех союзных республик, но коллектив был дружный. Помню, как смотрели чемпионат мира по футболу 1986 года в Мексике. Был единственный телевизор и более ста человек устраивались в ленинской комнате. Такой шум стоял, когда наши забивали! Начали с 6:0 с Венгрией, но потом в 1/8 финала проиграли сборной Бельгии. А телевизор потом разбили.

– Зачем?

– Традиция. Каждая батарея в начале учебы вскладчину покупала цветной телевизор. Достаточно дорогое удовольствие в то время. И после четвёртого курса было принято поднимать эти большие ламповые телевизоры на четвёртый этаж и сбрасывать вниз. Кинескопы с грохотом взрывались. Ленинград, конечно, потрясающий город, живая история. Думаю, каждый россиянин должен там побывать.

«Правда» писала, что никакого комплекса в Таджикистане нет»

– Куда вы отправились после училища?

– У меня ещё во время учёбы было общение с представителями секретного в то время рода войск ПВО – системы контроля космического пространства. Попасть в эту систему было престижно. Но сначала по предписанию прибыл в Подмосковье. Как и пять человек из других училищ. Я был третьим в очереди. И это предопределило мою судьбу. Второй парень отказался от варианта, который в итоге достался мне – город Нурек в Таджикистане с уникальной воинской частью.

– Там же знаменитое «Окно»?

– Да, оптико-электронный комплекс «Окно» для слежения за объектами дальнего космоса. Это был период «звёздных войн» с американцами. Тогда объект был секретным. Помню, на второй месяц службы газета «Правда» вышла с опровержением советского правительства статей в американской прессе. Они писали, что СССР в нарушении договора разместил в горах Таджикистана такой объект. Советские власти всё отрицали, говорили, что никакого комплекса нет. Было забавно это читать, находясь именно там.

– Часть находилась в горах?

– Я проходил службу на высоте 1500 метров над уровнем моря, офицерские дома были ниже. Мы каждый день загружались в грузовики и по горному серпантину ехали в часть. Сам объект выл на высоте 2200 метров в отрогах Памира. Чем ближе к экватору, тем лучше осуществляется обзор космического пространства. Плюс в горах Таджикистана прозрачный и чистый воздух, что важно для оптики.

– Наверное, объедались там фруктами?

– Поначалу бесконечные фруктовые сады действительно были главным впечатлением, всё было в диковинку. Но минусов тоже было достаточно. Например, жара – 40 градусов в тени! 10-сантиметровый слой пыли на грунтовых дорогах. Ещё и наше общежитие было напротив гранитного склона. Весь день он накалялся, а ночью отдавал тепло. Увлажняешь простынь, а она мгновенно высыхает. Казармы были сборно-щитовые, бывало заползали скорпионы, змеи, сколопендры. Но, знаете, когда ты молод, то ко всему быстро привыкаешь.

– Вы были политруком во времена перестройки. Установки сверху постоянно менялись?

– Они не успевали за событиями, которые развивались с калейдоскопической быстротой. Но поначалу мы по инерции продолжали строить развитой социализм с руководящей и направляющей ролью партии. Я стал членом КПСС в 1986 году. Все выпускники училища обязаны были быть коммунистами, ведь замполит возглавляет и партийную, и комсомольскую организации в своём подразделении.

– В те времена ведь была дедовщина?

– Да, это была серьёзная проблема, которая усугублялась многонациональным составом. Проводили индивидуально-воспитательную работу, устраивали дежурства. Офицеры оставались в казармах вместе с личным составом. У нас, кстати, была необычная часть. В том плане, что обычно офицеры составляют 15–20% от состава. У нас же было несколько сотен офицеров и в три раза меньше рядового и сержантского состава.

Вроде только справились с дедовщиной, начали возникать межнациональные конфликты. Например, между армянами и азербайджанцами. У нас были и те, и другие, но, к счастью, они были призваны ещё до начала войны. Удалось избежать конфликта в нашей внутренней среде.

«Приезжаем в часть, а половины роты нет»

– Что было после ГКЧП?

– Нам зачитали воззвание, и мы всем собранием поддержали ГКЧП, подписывали какие-то документы. Но буквально через пару дней всё поменялось – все политорганы были распущены. Помню, учётные карточки, которые всегда берегли в штабе как драгоценности, оказались совершенно бесхозными. Лежали в коробках у меня в кабинете. Наш начальник стал помощником командира части по воспитательной работе. Остальным офицерам предлагали уволиться по сокращению штата. Мотивация была серьёзная – предоставляли квартиры в месте убытия. Я отказался – не мог представить, что вся военная карьера вот так рухнет. Через какое-то время был назначен на должность начальника клуба.

– Как на вашей части отразилась гражданская война в Таджикистане?

– Начнём с того, что у нас больше не было призывников из России. Начался парад суверенитетов. И у нас был стопроцентный призыв из Таджикистана. И это в разгар конфликта между «юрчиками» и «вовчиками». «Юрчиками» мы называли сторонников Народного фронта, а «вовчиками» – оппозиционных исламистов. В какой-то день приезжаем в часть, а половины роты нет – выходцы из регионов, контролируемых «вовчиками» ушли. Благо, командир роты предусмотрел подобный сценарий, и всё оружие роты заблаговременно сдали в дежурную часть.

– Опасность для жизни была?

– На построении офицерского состава нам сказали, что ситуация серьёзная и предложили эвакуацию жен и детей. Я в 1991 году женился, супруга была на девятом месяце беременности. Только получили квартиру и благоустроили её. Учитывая близость выстрелов, решили не рисковать. Из 201-й дивизии в Душанбе нам прислали бронемашины, которые сопроводили колонну до аэропорта. Члены семей военных улетели на Ил-76. Насколько знаю, это первый и единственный пример эвакуации войсковой части в современной истории российской армии.

– Что было дальше?

– Многие офицеры воспользовались правом уволиться из Вооруженных Сил. Почти все выходцы с Украины, Беларуси и других республик уехали. В нашем подъезде осталось два человека – я и военный полицейский. Неделю были в горах, неделю – дома. У тех, кто дома, с собой АК с подствольным гранатомётом, три рожка к нему и пистолет. Из окна было видно, как в городе идут бои.

Мост, по которому, мы передвигались, постоянно переходил от одних к другим. Один день едешь, стоят ребята с зелёными повязками – ваххабиты, в другой день с красными – «юрчики». У нас была специфическая часть, не созданная для обороны. Поэтому к нам командировали подразделение ВДВ с танками и БМП. Они окопались и на верхней, и на нижней площадках. На часть нападать никто не рискнул.

А вот на 12-й погранзаставе в июле 1993 года произошли трагические события. Это один из примеров героизма и мужества российского солдата. На эту тему много материалов в интернете, есть фильмы. Когда смотрел, увидел сходство с финальной сценой из знаменитого фильма «Горячий снег». Что касается войны в Таджикистане, то позднее наши помогли установить в республике нынешнюю власть.

«В 90-х годах даже кадровики стояли в заслонах»

– В каком году вы уволились из армии?

– В 1993-м. Было сложно в отрыве от семьи, а возвращать её в Таджикистан было невозможно. Я о рождении сына узнал по спецсвязи, а впервые его увидел, когда ему было уже восемь месяцев. В 27 лет я впервые получил общегражданский паспорт. Чуть раньше, конечно, начал прощупывать возможные варианты – был в зданиях КГБ, экономической полиции и МВД. Заместитель начальника УВД Казани Геннадий Волин сказал, что примет при увольнении из армии по положительным мотивам. По сути, он дал мне вторую путёвку в жизнь. Тогда был большой поток офицеров, уволенных из Вооруженных сил. Инспекторами становились капитаны, майоры, даже подполковники. Все начинали службу с сохранением воинского звания. Я тогда был капитаном и начал с отдела кадров.

– Спокойная работа.

– Тогда в целом время было неспокойное. Середина 90-х – время группировок и бандитских разборок в Казани. Тогда даже кадровики привлекались к решению несвойственных задач – стояли на дорогах с жезлами, проверяли машины. Постоянно были заслоны, различные рейды. Накал чувствовался.

– Как вы возглавили пресс-службу УВД?

– Вообще, я планировал себе немного иную карьеру. В 1995-м поступил в юридический институт. Уже была работа и семья, но интерес к учёбе не пропал. Институт тоже закончил с отличием, говорят и сейчас на доске почёта. Я пошёл не ради диплома, а ради знаний. Мне кажется, юриспруденция – самое универсальное направление. Это знания, которые каждому пригождаются в жизни, в независимости от того, чем занимаешься. У меня уже был написан рапорт с просьбой перевода в следователи, но начальник штаба УВД Рафаиль Валиевич Гильманов убедил возглавить пресс-службу. Это произошло в ноябре 1997-го.

– Каким достижением в качества пресс-атташе УВД Казани вы гордитесь?

– Тем, что удалось создать саму структуру пресс-службы, отладить все механизмы работы с районными управлениями. Ничего не было, никакой системы. Пришлось её формировать. Надо сказать, что у меня даже первая курсовая работа в военном училище называлась «Системный подход в организации работы». Эти знания помогли.

– Вас и ваших подчиненных часто обвиняли в том, что разваливали дела?

– Такое бывало. Пресс-службу воспринимают и как своих, и в то же время как чужих. Приходилось убеждать службы, что необходимо предоставлять информацию населению, а не мариновать до конца. Конечно, возникали конфликтные ситуации. Очень серьёзный импульс нашей работе дал приход Евгения Давлетшина на должность начальника УВД Казани. К сожалению, Евгений Закирович в прошлом году скончался. Он понимал важность направления и ратовал за более плотную работу с населением.

– Например?

– Одной из задач было создание социальных роликов. Мы снимали их для профилактики краж, грабежей и других преступлений. Тогда очень плотно сотрудничали с телекомпанией «Эфир» и показывали ролики в самой рейтинговой программе «Город». Там же стали проводить прямые линии с руководителями. В те годы появилось бюро криминальной информации и бюро несчастных случаев. Взаимодействие с населением становилось более плотным, проводили чествование граждан, оказавших содействие милиции. Отмечали и лучших журналистов, лучшие СМИ.

– Кто тогда был главным милицейским рупором?

– Елена Ковтанюк из программы «Перехват».

– 15 минут негатива и ужаса.

– Людям нужно было давать информацию о криминальной ситуации. Каждая передача чему-то учит. Когда идёт сюжет о преступлении, есть сторона жертвы, бывали комментарии самих подозреваемых и задержанных, а также сотрудников органов. Люди могли делать выводы, как избежать подобных ситуаций. Параллельно как раз шла наша социальная реклама.

– Тот же «Перехват» наверняка доставлял и немало проблем.

– Они прослушивали милицейские частоты. Иногда приезжали на места тяжких преступлений с трупами и кровью. С ними постоянно были серьёзные разговоры на повышенных тонах. Не скрою, иногда приходилось подключать высшее руководство и снимать с эфира материалы, которые могли помешать успеху оперативно-следственных мероприятий. Каждое утро шёл к начальнику с обзором прессы, обсуждали текущую повестку и новые события, которые можно придать огласке.