«Русские зимы давили на меня. Я стал напиваться». Как проблемы с памятью довели Брента Сопела до дна

Драматичная история легионера «Кузни» и «Салавата Юлаева» на The Player’s Tribune о том, как дислексия и дисграфия заставили его искать себя на дне бутылки.

Публикация от Brent Sopel (@brent_sopel) Фев 16 2017 в 7:40 PST

«ОДНОКЛАССНИКИ ДУМАЛИ, ЧТО Я ТУПОЙ. Я И САМ В ЭТО ПОВЕРИЛ»

У моей семьи на ферме в Саскачеване был трактор Massy-Harris 1940 года выпуска. Он ржавый, старенький, брошенный. Этакая реликвия из другой эпохи. Всегда хотел на нём прокатиться, но родители не разрешали. Так что пришлось импровизировать.

На южной окраине фермы был холмик, едва покрытый травой. Когда мне было семь лет, я упражнялся, поднимая трактор на возвышенность. В левую руку я обычно брал кирпич, словно это футбольный мяч, а правой схватывал трактор, и начинал забираться на холм. В перерывах подкладывал кирпич под колёса, чтобы трактор не скатился вниз. После ложился на капот и остужал каплями пота раскалённый метал. Летом в Саскачеване, чёрт возьми, очень жарко. Но на нашей ферме любили говорить, что если ты потеешь, значит, ты работаешь.

Добираясь до высшей точки холма, я разворачивал трактор. Когда он накренялся к склону, я делал небольшой толчок и запрыгивал на водительское сиденье. Трактор скатывался быстрее и быстрее. Если мне улыбалась удача, я рулил трактором около 10 секунд. Когда он скатывался с холма, я повторял всё заново.

Рутина. Мне нравилась рутина. Именно она помогла мне в молодости. Летом на ферме можно было только собирать сено и толкать трактор, а зимой – кататься на коньках. Когда становилось холоднее, я буквально жил на катке: возвращался со школы, надевал коньки и уходил на задний двор, где отец заливал каток. -5 или -25 – без разницы, я проводил там весь вечер. Это была одержимость. У меня хорошо получалось играть в хоккей, но я хотел стать лучше и постоянно тренировался.

Мама прикладывала невероятные усилия, чтобы заставить меня уйти со льда. Она схватывала меня за шкирку и дотаскивала до комнаты, чтобы я делал уроки. Вот только я ненавидел школу. Ненавидел домашку. В школе я ничего не понимал. Вот честно – лучше было бы больно удариться на льду или что-нибудь себе отморозить, чем делать домашку. Я не умел ни писать, ни вычислять. От математики раскалывалась голова. Вообще не понимал, как остальные ребята с такой легкостью справляются с уроками. Мне казалось, что я какой-то неправильный.

Одноклассники думали, что я тупой. Мне столько об этом говорили, что я и сам начал в это верить. Не помню, чтобы кто-то из учителей искренне хотел разобраться, в чём мои проблемы, почему мне так трудно запоминать. Им было проще не обращать внимания. Вот и я делал так же. Чего вы хотели от 8-летнего ребёнка? Я сфокусировался на том, в чём преуспевал, – на хоккее. В детстве только на льду я чувствовал себя комфортно. Ферма была для меня островком стабильности. Как и каток. Мне было спокойно. Я добивался чего-то нового каждый раз, когда вступал на лёд. Впервые в жизни я в чём-то прогрессировал.

Чем старше я становился, тем больше было проблем в школе. В восьмом классе у нас проверяли скорость чтения. Я показал результат уровня четвёртого класса. Но, как всегда, никто не знал, как это исправить. Всем было проще сделать вид, что проблемы нет.

В девятом классе в первые дни учебного года, мне сказали прочитать текст вслух перед всем классом. Учитель сказал: «Брент, не мог бы прочитать два параграфа для нас?». Я пришёл в ужас. Казалось, что буквы перемешаны. Казалось, что это вообще не буквы, а что-то перевёрнутое, размытое. Казалось, что текст написан не на английском. Я попытался смухлевать и проговорил выдуманный мною текст быстро и тихо, чтобы никто не расслышал слов. Одноклассники стали смеяться и подшучивать надо мной. Они показывали на меня пальцем, перешёптывались друг с другом. Кошмар наяву.

Вам когда-нибудь хотелось провалиться под землю? Это невыносимо. Мне нужно было как можно скорее надеть коньки, выйти на лёд и остаться наедине с собой. Хотелось поскорее избавиться от стыда. Я не рассказал о случившемся ни родителям, ни кому-либо ещё. Зачем? Им было бы всё равно, они бы подумали, что я тупой. Я не боялся рассказать эту историю. Просто понимал, что никто не знает, как исправить ситуацию. Было проще молчать о том, что я по какой-от причине отставал от сверстников, чем решать проблему.

Моя мачеха помогала мне с домашней работой. Можно сказать, только благодаря ей я переходил из одного класса в другой. К счастью, ей хватало терпения. Большинство учителей знали, что я преуспевал в хоккее. Также они подозревали, что я смогу куда-нибудь пробиться. Никто не мешал мне. В Канаде хоккей – религия, за которую прощают многие ошибки.

«ДУМАЛ, ЧТО МЕНЯ ПРИБЬЮТ В ПЕРВОМ МАТЧЕ НХЛ»

В те времена я хотел играть в воротах, как мой идол Патрик Руа. Стены в моей комнате были заполнены его постерами. Я перекрашивал свои щитки в сине-белые-красные цвета «Монреаля». Мне нравилось останавливать шайбу – неважно, кто совершал бросок. Мои родители много работали, так что я без проблем мог пригласить друзей на наш каток и поиграть в воротах.

Знал, что я не смогу тренироваться достаточно много для того, чтобы стать хорошим вратарём. Не было людей, которые могли бы бросать мне. Так что я ставил свою сестру в ворота и практиковал свою игру в атаке. Из-за морозов она, конечно, не задерживалась на льду. Но мне всё равно нравилось блокировать броски. Даже когда я не был вратарём. Примерно так я стал защитником.

Слышали теорию о 10 тысячах часов? Думаю, я отработал эти 10 тысяч часов на катке к моменту, когда мне исполнилось 15. Я занимался хоккеем не только потому, что мне нравилось. Это был способ отвлечься. Так я мог не концентрироваться на остальных проблемах. Несмотря на все старания, я никогда не был самым быстрым или самым мастеровитым. Но были ли ребята, которые тренировались больше меня? Черта с два! Не было.

Это всё из-за воспитания на ферме. Я бережно относился к каждому кусочку нашей земли. Нужно было присматривать за курицами, коровами… Трудно представить, сколько каждодневной работы требовалось на ферме. Здесь я научился, что основа успеха – это каждодневный труд. Я пронёс этот урок через всю жизнь. Чем лучше я становился в хоккее, тем больше прикладывал усилий и тем меньше обращал внимания на уроки. Моей целью стала НХЛ.

	2003-й год. Брент Сопел в составе «Ванкувера»
	Фото: Jeff Vinnick / gettyimages.com

После школы я стал выступать в юниорской лиге в составе «Свифт Каррент». Оттуда я попал на драфт НХЛ-1995. Прогнозировалось, что меня выберут в первых раундах. Но в итоге я оказался в шестом. Передо мной выбрали 143 человека. Позже в «Ванкувере» мне рассказали, почему это произошло: я плохо катался и был слишком медленным. Но скауты распознали мой хоккейный IQ.

Вот ирония. В школе тебя считают идиотом, а на драфте НХЛ думают, что твой главный плюс – мозги. Я всегда мог просчитать, куда движется соперник. Знал, как защищаться против игроков, которые быстро катались, виртуозно обращались с шайбой, делали вычурные передачи. Тренировки не дали ожидаемого результата, я так и не стал мощным, но начал понимать игру на совершенно другом уровне.

После двух с половиной лет в АХЛ наступил перерыв. Тренеры «Кэнакс» приметили меня. Они подумали, что я окажусь полезным на синей линии. Свой первый матч в НХЛ я провёл в 1999 году в Чикаго на одной из самых важных арен в своей жизни – United Center. Никогда не забуду тот день. Марк Кроуфорд поставил меня в состав с Брайаном Маккейбом, Дональдом Браширом, Трентом Клаттом и Мэттом Куком.

United Center был полупустой – на трибунах только пара шумных болельщиков. «Блэкхокс» в то время набрали очень сильный состав. Сильный – в прямом смысле слова. Там играли Боб Проберт, Рейд Симпсон, Брэд Браун – все могли провести силовой приём. Это был олдскульный «Чикаго», где игроки делали всё возможное, чтобы соперник после игры много времени провёл в ледяной ванне.

Помню, как посмотрел на тафгая Проберта в начале матча и подумал: «Меня прибьют. Точно прибьют. Я сегодня умру на этом льду». Если бы я умер в тот вечер, то счастливым человеком. Я добился самой заветной цели в своей жизни и попал в НХЛ. Но в то же время я прекрасно помнил, почему так сильно упал на драфте НХЛ. Как и в девятом классе, хотел доказать, что они все ошибаются.

«ПОНИМАЛ, ЧТО ХОККЕЙ НЕ РЕШИТ МОИХ ПРОБЛЕМ»

В НХЛ можно почувствовать себя одиноким. Люди думают, что ты всегда окружён одноклубниками, что ты играешь и получаешь удовольствие. Да, это правда. Но жизнь в НХЛ не ограничивается 60-ю минутами на льду. Всё время в автобусах, самолётах, отелях ты проводишь наедине с собой. Мне это не нравилось, что неудивительно – любой человек, ставящий под сомнение свои умственные способности, напрягся бы на моём месте.

Даже попадание в НХЛ не помогло решить проблемы. Мне не оказали должную помощь в школе, а люди вокруг так мало знали о моих проблемах. Мне казалось, что я сходил с ума. Меня разъедало изнутри, когда оставался в одиночестве. Поэтому я обратился к алкоголю. Выпивка заставляла забыть обо всех проблемах. Прибыв в отель, я сразу же заказывал 24 холодных пива в свою комнату. В команде никто не хотел жить со мной – они думали, что я сумасшедший, ну или, по крайней мере, странный. Вот я и бухал в одиночестве.

Могу заверить, что никогда не выходил на лёд пьяным. Со всей серьёзности относился к своим обязанностям перед клубом. Когда нельзя было пить, я находил другие способы «забыться»: бегал, ходил в магазины, занимался какими-то поручениями. Возможно, я единственный игрок в истории НХЛ, который никогда не спал перед игрой. В одиночестве не мог спать спокойно. Временами я просто долбался в стену. Это тоже помогало не обращать внимание на то, во что же превратилась моя жизнь. Хоккей заставлял путешествовать: Ванкувер, Нью-Йорк, Лос-Анджелес и в 2007 году – Чикаго. В «Блэкхокс» карьера оказалась под угрозой. После локаута НХЛ изменилась. Нужны были скорость и навыки. Ничего из этого не было в моём арсенале.

У «Чикаго» собралась многообещающая команда. В защите играли два перспективных игрока – Данкан Кит и Брент Сибрук. Они словно созданы для новой, быстрой НХЛ. Генеральный менеджер «Чикаго» Дэйл Тэллон сказал мне: «Брент, мы хотим, чтобы ты поменял свой стиль игры. Хорошо? Мы хотим, чтобы ты стал примером для молодых парней». Я понял о чём он. Из меня хотели сделать обороняющегося защитника. И если бы я не поменялся, этот сезон стал бы последним в НХЛ. Я был специалистом по большинству, хорошим распасовщиком, который к тому же неплохо бросал. Но в 2007-м пришлось вспомнить о том, что мне нравилось в детстве, и начать блокировать шайбы.

В «Блэкхокс» я понимал, что мои демоны никуда не исчезли. Но в очередной раз я попытался спрятать их. О’кей, обороняющийся защитник… Сделаем. Заблокирую каждую шайбу. Даже если шайба проломит мне кости. Пофиг, сколько будет шрамов. Это моё новое амплуа. С Китом и Сибруком было несложно сохранять мотивацию. Я хотел помочь им. Когда пришли Джонатан Тэйвз и Патрик Кейн, стало понятно, что ещё немного и «Чикаго» будут очень хороши… прямо очень. Я хотел увидеть, как эти ребята прогрессируют. Я хотел выиграть Кубок Стэнли.

	Фото: Bruce Bennett / gettyimages.com

Чтобы добраться до дома из арены, нужно было проехать 28 километров. Я считал каждый из них, и так успокаивался по дороге. На каждом из 28 километров я был во внутреннем согласии с собой. Думал только о хоккее. Через три года мы выиграли Кубок Стэнли. Помню каждую секунду того дня. Филадельфия, шестой матч. Я проснулся в семь утра – как и в любой игровой день. Позавтракал, взял пару банок «Ред Булл» и вышел на улицу. Утренняя разминка прошла для меня мгновенно – не мог дождаться игры. Нужно было прождать четыре-пять часов, прежде чем отправиться на арену. Это время всегда было самым трудным. Нужно чем-то себя занять.

Удивительно, но в тот день я был абсолютно спокоен. Мои одноклубники спали или прогуливались со своими семьями. Я пошёл в парк и стал наблюдать за людьми. Это самый важный день в моей жизни. Через несколько часов я исполню свою мечту и подниму над головой Кубок Стэнли. Но для людей в парке это был обычный день. Кто-то обедал, кто-то гулял с собаками. Я стал вспоминать свою ферму. В детстве мне казалось, что я обычный человек, ничем не отличаюсь от других. Я вспомнил трактор. Вспомнил ветерок, который окутывал меня на спуске с холма. Хотел снова почувствовать это. В тот момент я решил, что прокачусь на тракторе с Кубком, если мы выиграем.

Дальше я купил большую бутылку Pepsi, упаковку M&M’s и сел в автобус до Wachovia Center. На арене нужно было следовать обычаям. Я надел коньки по своему давнему алгоритму, поднялся со скамейки в определённое время, подошёл к раковине в определённое время и вышел на лёд как всегда первым. Всё это – не суеверия. Это способ контролировать мои дисфункции, мои внутренние голоса.

Шайба упала на лёд, и через 64 минуты Кейн забросил шайбу в овертайме. Мы стали чемпионами. Следующие пару недель были настоящей сказкой. Парад в Чикаго – один из лучших дней в моей жизни. Некоторое время я чувствовал себя хорошо. Но даже когда всё было замечательно, я чувствовал какие-то сомнения. Празднования закончились, и нужно было возвращаться к реальности. Я добился главной цели, но жизнь на этом не остановилась. Я понимал, что хоккей не может решить мои проблемы.

Публикация от Brent Sopel (@brent_sopel) Июн 9 2014 в 6:13 PDT

«ДЕТИ – САМОЕ ЦЕННОЕ В МОЕЙ ЖИЗНИ. БУДУ БОРОТЬСЯ ЗА ИХ УВАЖЕНИЕ»

Мои дети часто просили почитать им перед сном. Я не хотел, чтобы они всё поняли, поэтому на ходу сочинял истории. Рассказывал им про любовь, страх, триумфы, приключения. Каждый раз использовал одних и тех же персонажей, чтобы дети привыкали к историям. Герои Ринки и Грини побывали во многих путешествиях. Поначалу детям было забавно. Но потом они стали спрашивать, как я могу рассказывать эти истории без книг. Не знал, что ответить.

Когда моя старшая дочь пошла в школу, у неё тоже начались проблемы. Она не могла учиться, как остальные. Мы с мамой нашли доктора, прошли тест и получили результаты. «Похоже, что у неё дислексия и дисграфия», – сказал доктор. Чего? Доктор стал перечислять симптомы. Боже мой. Это есть и у меня. И это. И это. И это. Все эти симптомы просматривались у меня. Те же проблемы. Та же дислексия (избирательное нарушение способности к овладению навыком чтения и письма при сохранении общей способности к обучению) и дисграфия (сложность овладеть письмом при нормальном развитии интеллекта). Впервые в жизни я понял, что происходит со мной. Раньше думал, что я идиот, что я отличаюсь от остальных, что не могу писать и читать, но не знал о трудностях с памятью. Все ошибались. В том числе и я. На 33-м году это стало понятно. Был рад, что мы смогли помочь дочери. Меня не волновали свои проблемы – я хотел помочь ей. Мы перевели её на специальное обучение. Она стала всё схватывать на лету, и я был безумно рад, что мы смогли оказать поддержку.

В кабинете у доктора я в первый раз забыл о хоккее. Но не знал, как себе помочь. Я пытался избавиться от спорта. Но игра слишком сильно засела в моей голове. Это всё ещё было моей страстью, несмотря на то, что карьера в НХЛ подходила к концу. «Блэкхокс» обменяли меня в «Атланту», после я оказался в «Монреале». Дальше я два с половиной года играл в России. Думал, что смогу отвлечься за границей, но чувство одиночества вновь настигло меня. Без семьи было трудно. Холодные русские зимы давили на мою психику. Я снова стал напиваться. Изо всех сил старался продолжить играть. Но конец был близок. Я это понимал.

	Брент Сопел
	Фото: hcsalavat.ru

Оказалось, что мне не нужно искать себя. Мне нужно работать над собой. Хоккей – единственная вещь, которую я знал на протяжении 40 лет жизни. Дислексия и дисграфия заставили меня спрятаться от остального мира и сфокусироваться на игре. Когда настало время завершать карьеру, я не мог принять решение. Я не мог представить, что буду делать в настоящем мире. Жизнь мчалась с бешеной скоростью.

Я стал так нажираться, что не чувствовал абсолютно ничего. День, месяц, год – не было разницы. Я потерял осознание времени. Дойдя до состояния животного, понял, кто я есть на самом деле. Я потерял близких, развёлся с женой, не нашёл смысла в жизни. Кто я такой? Как за такое короткое время жизнь стала настолько никчёмной? Я стал единицей статистики. Очередным спортсменом, который завершил карьеру и потерялся.

В один момент друзья и родственники сказали: «Тебе нужна помощь». Я провёл в реабилитационном центре 45 дней. Могу с уверенностью сказать, что это были самые важные 45 дней в моей жизни. Лечение спасло мою жизнь. Я стал другим человеком. Научился медитировать, находить покой в душе. Также выучил один бесценный урок. Познание себя – это не просто несколько поступков, это целый стиль жизни. Меня научили ценить всё, что есть у меня в данный момент – семью, друзей, опыт.

Наконец-то, я научился получать удовольствие от тишины, которой я так боялся. Я запросто могу читать дома в пятницу вечером в одиночестве. Иногда приходится перечитывать одну и ту же страницу несколько раз, но я учусь, и это самое главное.

После лечения я понял, сколько мучений принёс своей семье. Я относился к отношениям как к должному – всё стало черным и белым. Проблемы с памятью привели к алкоголизму. Завершение карьеры – к потере личности. Сейчас я не могу постоянно видеться со своими детьми. Это самое трудное. Я переживаю из-за этого каждый день. Мы не так близки, как были раньше. Не виню их в этом. Никто, включая меня, не мог разобраться, что творится с моей жизнью. Думаю о детях каждый день. Люблю их. Они – самое дороге, что у меня есть в жизни. Буду становиться лучше как человек и завоёвывать их уважение.

Публикация от Brent Sopel (@brent_sopel) Дек 31 2016 в 11:42 PST

Я стараюсь жить на полную катушку. Работаю аналитиком на NBC Sports, радио WGN в Чикаго и мобильном приложении 120 Sports. Также поддерживаю медицинские компании. Ещё я вернулся в школу и учусь в режиме онлайн. Это, конечно, трудно, но я справляюсь. На этом этапе жизни я должен иметь образование. Странно, что мы завершаем карьеру в таком молодом возрасте. В 40 лет у тебя впереди ещё половина жизни. Я писал, что добился своих целей, когда попал в НХЛ и выиграл Кубок Стэнли. Но это так. Это плохие цели. Карьера рано или поздно подходит к концу, и над тобой сгущаются тучи.

Не хочу, чтобы какой-либо ребёнок рос в той же обстановке, что и я. Не хочу, чтобы кто-нибудь думал, что он тупой. Не хочу, чтобы кто-то чувствовал беспомощность из-за дислексии или дисграфии. Я знаю, что буду делать в будущем – собираюсь помогать детям, которые страдают от проблем с памятью. Пишу книгу с Пинки и Грини – персонажами, которых я придумал для детей.

Я уже не «бывший защитник НХЛ». Я могу помогать людям, которые проходят через то же, что и я. Что не менее важно, я могу работать над собой. Мои проблемы довели меня до дна, до худшего периода в жизни. Но то, что произошло, не описывает меня как человека. Я больше, чем всё это.

Брент Сопел / The Player's Tribune

Перевод: Артур Валеев