Махмуд Аракаев: «Дедки во дворе стали приставать: «Скажи Квартальнову, чтобы больше этого игрока не ставил»

Радиоведущий и звезда «Ак Барс Шоу» – о корпоративах со стриптизёршами, продаже мебели в Башкирии и побеге с открытия ресторана в Нурлате.

Один из самых известных людей казанского FM-диапазона еще с лихих 90-х Махмуд Аракаев сегодня вновь в тренде благодаря «Ак Барс Шоу», набирающему популярность в интернете. В откровенном интервью «БИЗНЕС Online» Аракаев рассказал, зачем взял себе псевдоним, как развлекал гостей одного из самых главных людей в Татарстане и почему не уехал работать на радио в Москву.

Слова «Махмуд Аракаев» и «радиоэфир» иногда кажутся практически синонимами. Тем, кто в 1990-е – 2000-е «зависал» в казанском FM-диапазоне, забавный псевдоним запоминался сразу. И не было в столице Татарстана более популярного радиоведущего, привлекавшего аудиторию своей остроумной, немного развязной и такой свойской манерой ведения эфиров. «Вы из Киндерей? О, как здорово, это же то самое место, где делают киндер-сюрпризы».

А потом Аракаев еще и стал любимцем болельщиков хоккейного «Ак Барса». В перерывах матчей на «Татнефть Арене» он развлекал публику, и как раз в тот период команда много побеждала. Так что, когда ведущий вдруг перестал шоуменствовать на хоккее, были болельщики, которые реально считали, что с исчезновением Аракаева от «барсов» ушел и фарт. Теперь наш герой – звезда клубного телевидения «Ак Барс Шоу», вещающего в интернете. Ждём нового града Кубков Татарина?

 «ТЫ МОГ ХОТЬ ХУДОЖЕСТВЕННЫМ ПЕРДЕНИЕМ В ЭФИРЕ ЗАНИМАТЬСЯ, И ТЕБЕ БЫ НИКТО НИЧЕГО НЕ СКАЗАЛ»

– Махмуд, люди вашего поколения все чаще с ностальгией вспоминают то ли «лихие», то ли «благославенные» 90-е. А каким тогда было радио?

– Тогда было интересно. Не было заборов, рамок – можешь делать, что хочешь. Ты сам выбирал формат, что будешь делать в ночных эфирах. Ты мог хоть художественным пердением заниматься, и тебе бы никто ничего не сказал. А сейчас существуют рамки. К тому же в самом начале были реально интересные люди, не пустые, не случайные – с журналистским образованием, со знанием языка, творческие люди, музыканты. Для обычного музыкального радио образование ничего не значит. Но если будешь пытаться что-то донести, ты должен уметь связать два-три слова. Какое-то хорошее образование должно быть. Сейчас такие люди уже не идут работать в средства массовой информации, понимая уровень заработной платы. А тогда народ шел, потому что это было интересно. Сейчас если кто-то и идет на радио, то в основном для того, чтобы стать более узнаваемым, капитализировать свое имя. Только ради этого.

– В 90-е на сайте «БИМа» творилась дичь – был «ночной раздел»… Там какие-то девушки выкладывали фотографии самого откровенного содержания.

– Ничего не могу сказать, я этого не касался. Там ещё был безумный чат «БИМ-радио», в котором я даже зарегистрирован не был. Там действительно дичь какая-то была. Но ты же мог в эту дичь шагнуть, а мог не шагнуть. Мы делали какую-то свою дичь, но я всегда понимал, что у всякой дичи есть пределы. Есть какие-то вещи, в которые шагать не надо.

– Есть ощущение, что сейчас вся страна держится на страхе, чтобы не было как в 90-е. А вы опасаетесь, что мы туда вернемся?

– Меня в то время не били, не убивали, в прорубь в Казанку не засовывали. Да, это было очень веселое время. Все друзья были молодые, неженатые. Тусовочное время, много чего было попробовано в те времена. Но в клубы я не ходил, у меня не было такого желания. Ни разу не был в «Эйфории», где какая-то транс субкультура – это было не мое. Мне больше нравится живая музыка. В «Арену» я захаживал, но сказать, что там был завсегдатай – нет. Если мы собирались, то сидели в бильярдной. Не играли в бильярд, а просто сидели там, было интересно общаться. Не было желания пойти и попрыгать. И мне в 1998-м уже было 30 лет. Плясок и на работе хватало, а общения не хватало. Человек, работающий на радио, – космонавт. Допустим, во вторник на радио у меня смена начинается в 7:00 и заканчивается в 16:00. Я с 7 до 16 практически сижу один, как космонавт. Любого человека с радио берешь, сажаешь в капсулу, отправляешь на Юпитер, и он долетит спокойно, с ума не сойдет. Это факт.

Мне повезло, что весной был карантин, потому что я ногу сломал. Я ничего не зарабатывал, так же, как и все. Когда ты долго изолирован, то понимаешь, что на самом деле никогда собой не занимался. Пересмотрел корейские, китайские фильмы. Перечитал кучу книг. Это было время, когда я делал то, чего никогда не делал. Купил себе ударную установку, целую неделю стучал на электронных барабанах. Понял, что это не мое. Купил себе Xbox, понял, что это тоже не мое, тоже обратно сдал. Было прикольно. Время изоляции, конечно, «чумачечее» было, но прикольное. Не было ни футбола, ни хоккея, ни всего того, что тебе может по идее нравиться и забрать твое время. Ты должен сам себе придумывать развлечения.

– Хороший голос, отсутствие акцента, чувство юмора, собственная стилистика и хорошее сочетание сценического имени – отличный набор, чтобы реализовать и проявить себя на федеральных радиостанциях. Звали ли вас туда?

– Не то что звали, я в свое время даже уезжал в Москву – была такая возможность. В свое время там была очень хорошая компашка – Рустик Нуриев, Алена Михайлова, Макс Швачко, Ильнур Гарипов, Женя Васьков. Они сейчас все в Москве, на очень хороших позициях в жизни – все в музыке, все при деле. Можно было пошагать вместе с ними, но это совершенно не мое. Мне не зашла Москва. Я в жизни другой, более медленный. Я быстро мыслю, но постоянно перемещаться не люблю. Поэтому решил, что «где родился, там и пригодился».

На федеральном радио я бы вряд ли пригодился. Потому что все равно ты чувствуешь местную конъюнктуру, а каждом городе свои люди, свои примочки. Под «федералку» не хватило бы мозгов. У меня очень плохое образование, я плохо учился в школе, еле-еле вытянул институт – первый факультет КАИ. Всю жизнь занимался дискотеками, каким-то ведением мероприятий и мне это нравилось. Я понимал, что ни на какой Челябинский тракторный завод, куда меня распределили, не поеду. Понимал уже с первого курса, что не буду этим заниматься.

– А можно ли было отказаться от этого распределения?

– Я закончил институт в 1992 году, когда в стране уже все валилось, сыпалось. Все три курса нас вел вертолетный завод, и наша группа должна была стать инженерами-конструкторами по прочности. Мы с завода не вылезали. И вдруг за полгода до выпуска говорят – вы не нужны, будем из вас технологов делать. И все, что изучали технологи за два года, мы за один месяц пролистали, посмотрели и поняли, что технология – прикольная штука, очень простая. Группа у нас была очень хорошая, каждый умел что-то делать: кто-то считал узлы-навески, кто-то балки. Есть одногруппники, которые пошли работать по специальности, и директора прямо по профилю. В Нижнем Новгороде, Казани люди сделали карьеру. Не вся группа, конечно.

– Как вы попали на «БИМ-радио» через два года после выпуска?

– Я, по-моему, успел поработать в «комсомоле», занимался там культурой. Помните, День знаний был перед НКЦ? Каждый год, 1-е сентября, перед НКЦ делался большой рок-концерт. Кто его сделал? А кто возродил «Студенческую весну»? Мы с Юлькой Григорьевой вдвоем восстановили студенческую весну в УНИКСе. Но уже не по комсомольской линии – это были околокоммерческие структуры, которые стремились сохранить какую-то движимость-недвижимость. Времена же были совсем непонятные, все рассыпалось. А мы просто для себя решили, что будем делать такие вещи, которыми никто не занимается. Находили деньги, которые можно было просто положить в карман, напечатать афиши и сказать, что народ не пришел, но мы реально проводили мероприятия, в долги влезали. Тогда я познакомился с Маратом Бариевым, он занимался стройотрядами, возглавлял комсомол республики и нам помогал.

В конце 1993 года я ушел работать в УНИКС. Мы занимались рок-фестивалями, танцевальными марафонами. И мне стало интересно радио – тогда еще у нас не было частных радиостанций, только «Пассаж». Уже начинала формироваться «Европа Плюс», но с ними не получалось законтачиться. А получилось чисто случайно познакомиться с человеком, который хотел открыть радиостанцию. И, по сути, тогда нас было двое: он с большим желанием и огоньком в глазах, и я примерно в таком же положении. У обоих ни денег, ничего. Но потом нашелся человек с деньгами – Марат Бикмуллин, у которого был очень хороший бизнес. Сейчас он депутатствует, крепкого ему здоровья. Он дал денег и очень хорошие контакты. По тем временам вся техника на радио была американской и стоила колоссальных денег. А была задача за те деньги, на которые можно купить «Жигули», сделать «Мерседес». Профессионального на первом этапе не было ничего. Но первые лет 15 были хорошая команда, толковые инженеры, которые паяли все.

– И вам дали аудиторию на физфаке КГУ.

– Да, это была инженерная аудитория. Там была такая комнатенка, в которой летом ужасно жарко, под 45 градусов, а зимой очень холодно. Зимой нас спасал передатчик, потому что он очень сильно грелся, а летом нас спасала – не знаю, почему она там стояла – стена кондиционеров. Это были ужасные условия работы, просто стеклянная парилка, которая сумасшедше грелась и сумасшедше продувалась.

– Существует много легенд происхождения названия радио, какая из них правдивая?

– На самом деле родина моей семьи – это село Бима в Лаишевском районе. У меня там до сих пор есть участки, у дочки тоже там участок. Но если бы я предложил, так бы не назвали. Нужно было просто зайти через человека, который бы предложил, мотивировал и всё – зашло. Тут всё зависит от того, с какой стороны зайдешь. А до сих пор считается, что один очень уважаемый человек предложил нашему директору такое название, и за это наш директор не пожалел  для него даже бутылку «Мартини». А мне было приятно, что появилась такая точка на карте мира. При этом я сам родился в Казани.

 «Я РАБОТАЛ НА РАДИО, А ПО ВОСКРЕСЕНЬЯМ ТАСКАЛ МЕБЕЛЬ В БАШКИРИЮ»

– Когда вы стали зарабатывать хорошие деньги, на которые можно было прожить?

– Это точно было связано не с радио. Я работал на радио, а по воскресеньям таскал мебель в Башкирию. Мы здесь покупали мебель, грузили ее на «КАМАЗ» и везли в Башкирию. Там я стоял на рынке. В субботу с утра мы заезжали, в воскресенье уезжали. И это были первые хорошие деньги, можно было сделать ремонт в квартире.

– Местные пацаны не останавливали?

– Мы умели разговаривать, договариваться. Ездили централизованно, приезжали в Казань, соответственно, кому-то что-то тоже отдавали. Там тоже люди были в курсе, что ребята не просто так приезжают.

– И сколько это продолжалось?

– Я не помню, но всегда была какая-то вторая работа. Не было такого, чтобы ты работал только на радио. Работая на радио, ты зарабатываешь на коммуналку, как во всех средствах массовой информации Татарстана. Чтобы как-то жить, питаться, веселиться, куда-то ездить, у тебя должен быть хороший источник заработка. В противном случае – просто ходишь, оплачиваешь квартиру и думаешь, как до следующей зарплаты дожить.

– Получается, график на радио позволял подрабатывать?

– Когда всё это начиналось, когда мы только открылись, я умудрялся раз в неделю ездить в Москву за дисками. Интернета ведь тогда не было и все мотались в Москву. Помню, привозил от 50 и более дисков в неделю – фонотеки не было, ее нужно было создавать. И за полтора года мы сделали феноменальную радиостанцию, феноменальную фонотеку. В учредителях радио «Волга» был дисковый магазин, им было проще. У нас такой системы не было. Хотя напрашивалась.

По нынешним деньгам, китайский диск стоил 30 рублей. Фирменные были от 10 долларов и выше. У меня с собой тысяча рублей была, 500 – на обед. Можно было договориться с людьми – приходишь к ним раз в неделю, и они тебе выкатывают все, что выпускалось где бы то ни было – в Турции, Болгарии, Китае. Гигантские объемы были.

– Существует такое поверье, что диджейская комната – это террариум, где каждый норовит насолить коллеге, как-то его подставить. Было такое?

– Да нет, нормально жили. Не забывайте, что это сменная работа, поэтому ты редко кого-то видишь – только того, кто тебя меняет. И ты сам меняешь кого-то. А сейчас вообще эфир рваный, и ты приходишь – никого не видишь, уходишь – никого не видишь. Сейчас есть эфиры с окошками, в которых нет линейного ведущего – просто музыка.

– Почему, из-за низких рейтингов?

– Сокращение затрат.

– Когда начался пик вашей медийности и популярности?

– Я мог бы ответить на этот вопрос, если бы пользовался благами этой популярности. Но я этим никогда не пользовался. Если бы я этим жил, и это бы входило в мой утренний, дневной и вечерний рацион… Для этого нужно заниматься медийной, общественной жизнью. А у меня ее нет. Не интересно. Устал, может быть, от всего этого.

– Нынешние условия позволяют капитализировать свою медийность в соцсетях.

– Согласен. Но, наверное, меня устраивает мой «Инстаграм». Я не делаю там никаких «бомб», не «взрываю» ничего. У меня как было 3 тысячи подписчиков год назад, так и сейчас – ничего не меняется, чем бы параллельно ни занимался. Приходят в последнее время хоккейные болельщики, посмотрят: «Блин, а здесь же голого Зарипова нет! Голой Камили Харисовой нет!» И всё - разворачиваются и отписываются. Мне это и хорошо: есть определенный круг общения. Я страстный коллекционер всего пивного, у меня дома более 2 тысяч пивных бокалов. В Татарстане ни у кого столько нет, я серьезно говорю. Это целая комната! Человек должен быть чем-то увлеченным. К тому же коллекционирование – это встреча с такими же дураками, как ты.

– Есть такие же дураки?

– Есть соответствующие биржи в Литве, Чехии, Бельгии. В Москве такая биржа проходит каждый год в октябре. И там ты общаешься с такими же. Конечно, это ненормальные люди – выкидывают деньги в то, что не капитализируется. Это стекло никогда не продашь за ту сумму, за которую ты его купил. Кроме тебя, это никому не надо. Но я считаю, что не обязательно человеку что-то коллекционировать. Например, у человека пятеро детей – вот его коллекция. Машина какая-то редкая – вот его коллекция. Он занимается только работой, «маньяк» – вот это его коллекция.

«ТЫ ПОНИМАЛ, ЧТО СТАНОВИШЬСЯ ВСЕ БЕДНЕЕ И БЕДНЕЕ»

– Когда появилась возможность не торговать мебелью, а заниматься непосредственно шоуменством?

– Даже не помню. Потребность в ведущих появилась очень поздно, после 2000-х. Где-то в году 2003-м народ стал обрастать жирком после 1998 года, в котором все «попали» на деньги. Я тоже «попал».

– Как «попали»?

– У всех были какие-то кредитные отношения с банками. А мы в это время как раз отдыхали в Турции. Как сейчас помню, жили в отеле, который назывался «Коза». Там на территории паслись козы, мог попросить с утра козьего молочка – и козу прямо при тебе доили. А потом наступило 17 августа и стало страшно. Нам оставалось отдыхать 6 дней. И ты понимал, что становишься все беднее и беднее, и по возвращению придется это все разгребать. Потихоньку разгреблось все. Главное, что не убили, никто не приходил: «Ты должен нам денег». Все решалось в рабочем режиме.

– После этого жизнь научила не брать кредиты в валюте?

– Научила брать через знакомых за границей под 2 процента. Но 2 процента – это не 14. Шучу. 

– Как обстояли дела во время кризисов в 2008-м и 2014-м годах?

– В 2014-м у меня не было крупных проектов. А в 2008-м знакомые сняли свой татарский фильм, который надо было презентовать в конце года. Вложили свои деньги, поставили предновогодний прокат на декабрь. Классный фильм, клевый концерт и тут эта белиберда. А люди, которые обещали немножко помочь деньгами, сжались. Фильм был положен на полку, и до сих пор там красиво лежит. Меня это все обходило стороной – я уже понимал, что брать под проценты нельзя ничего ни у кого и никогда. Тогда уже пришло понимание, что надо жить по средствам. Нет у тебя денег на новую квартиру, значит, она тебе не нужна. Нет денег на новые кроссовки, значит, они не нужны. Жить нужно по средствам.

– А ведущим праздников вы стали в 2002–2003 году?

– Да, где-то так. Я тогда уже хоккеем жил, был отъявленным болельщиком, мотался по всей России. И начал первый делать смачные репортажи на радио. Никто же не делал. А ты корячишься, как дурак, и никто спасибо не говорит. Я уже не говорю про деньги, просто даже «спасибо» никто не говорит. Потом радио «Волга» вошло в этот сегмент – они поняли, что казанцам это интересно. И от «Волги» человек ездил на все выездные матчи, и оттуда делал включения. Это было мощно, конечно, бомбически. Я сам слушал все эти репортажи и понимал, что мы в этот момент просчитались.

– А почему сейчас это не так популярно?

– Это не ко мне вопрос, а к держателям радиостанций. Народ в машинах ездит и не знает, как идет матч. При этом все станции позиционируют себя, как «казанские, городские, местные».

– Наверное, хотят денег за такие эфиры?

– Пока ты не залезешь в это болото, ты глубину не узнаешь. Нужно сначала зайти, надо этим заниматься. Я в свое время этим занимался, и потом приходили деньги. И «Ак Барс» хорошо работал с тем же «БИМом», допустим. А сейчас – где «Ак Барс», и где «БИМ-радио». На совершенно разных островах.

– А почему вы до сих пор работаете на радио? Что это дает?

– Ничего не дает, просто привык ходить, сидеть. Веду один эфир в неделю в Казани. Очень хороший драйв получаю от утренней программы, которая выходит на Альметьевск. Да, она невысокого интеллектуального уровня, но драйвовая, там много смеха. Эта работа не подразумевает, что ты где-то «питаешься» адреналином. Тогда надо идти в ведущие банкетов – там есть этот адреналин. А здесь ты изначально себя должен настраивать, что ты отдаешь и ничего не получаешь.

– Радио пришел конец?

– Какое-то время оно ещё будет существовать. Пока народ не поймет, что он должен слушать то, что нравится ему, а не то, что ему навязывают. Пока, дай Бог, половина дошла до этого. Половина понимает, что нужно жить тем, что тебе нравится. Ездить не в Крым, а туда, куда тебе нравится. Когда все поймут, что надо жить, как тебе нравится, тогда это произойдет. А сейчас пока будут слушать радио.

– Радио еще создаёт звезд?

– Если только местечковых. Не могу говорить за федералов, но местных звезд можно создавать путем жесткой ротации, то есть надоедливо ввинчивать каждые полчаса. Если ввинчивать, то может и выстрелить. Чтобы люди слушали радио, должно происходить узкое форматирование. Должно, но не знаю, почему в России это не происходит.

– Я могу сейчас создать собственное музыкальное радио, не заплатив авторам ни копейки. Например, в «Яндекс Музыке» составил свой плейлист и слушай хоть 24 часа подряд.

– Да, осталось его только раскрутить. На Youtube есть лоу-фай хип-хоп радио, где девочка сидит и уроки делает. Оно поставило рекорд по прослушиванию.

 «НИКОГДА НЕ СТАРАЛСЯ ДОБИТЬСЯ ПОПУЛЯРНОСТИ ЗА СЧЕТ СВОЕГО ПСЕВДОНИМА»

– Махмуд Аракаев – это ваш сценический псевдоним. Зачем он вам понадобился?

– Это такое своеобразное пальто, которое помогает отделять личную жизнь от работы. На работе ты один, а вышел с работы – ты не серая мышь, ты остаешься сам собой, но ты идешь уже в своей курточке, в своей рубашке. Ты сам, а не то пальто.

– Не было соблазна воспользоваться своим именем для достижения каких-то целей?

– Никогда. Если бы были соблазны, я бы ничего не добился. Никогда не старался добиться популярности за счет какого-то пальто, которое перед дверью в квартиру снимаешь, и оставляешь его за квартирой. Мне никогда это не было интересно, никогда не считал себя каким-то крутым. Поэтому и появилась идея «пальто».

– Насколько отличается образ Махмуда Аракаева от «паспортного», реального человека?

– В жизни я более спокойный человек. А когда приходишь куда-то работать, приходится быть энергетиком – ты должен давать людям энергию. Когда я возвращаюсь в «свой мир», там спокойно, очень хорошая атмосфера, нет ветров, всегда штиль, всегда тихие маленькие волны. Там всегда спокойно, всегда хорошо.

– Внутренняя Монголия?

– Да, монгольская степь, конца-края не видать. А когда надо работать, ты понимаешь, что народу нужен не тот из Монголии, а заводной и веселый человек. Поэтому ты надеваешь это пальто с батарейками и начинаешь работать.

– Получается, ваш ребёнок тоже не греется в твоих лучах славы – у него совсем другие фамилия и отчество?

– Нет, ей это не нужно, она вообще даже разговаривать со мной не хочет по этому поводу. Ребенок живет своей жизнью, знает пять иностранных языков, выучил корейский, преподает и испанский, и английский. Идет своим жизненным путем. А когда пытаешься ему помогать, огрызается: «Не лезь в мою жизнь, я не хочу никакой медийности, мне это все не нужно». Получилась как раз та самая Монголия – человек хочет жить своей жизнью.

 «Я ОДНО ВРЕМЯ ДАЖЕ ПИСАЛ СЦЕНАРИИ ДЛЯ СЕРИАЛОВ»

– В интернете есть сайт, где написано «конферанс – Махмуд Аракаев», расценки – 25 - 30 тысяч рублей за 6-часовой вечер. Это правда?

– Часто звонят какие-то люди из Москвы: мы такое-то агентство, вы у нас зарегистрированы. И ты сидишь и думаешь – я регистрировался? Я зарегистрирован в «Одноклассниках», «ВКонтакте», «Инстаграме» и электронной почте «Майл.ру», у меня есть профиль на «Профи.ру». А люди из агентства говорят: «У нас мероприятие на 40 человек, сделаете?» Ты отвечаешь: «Да, конечно, сделаю. 100 тысяч». Можно сказать даже 200 тысяч. Без разницы. Они больше не перезванивают, и это самое главное.

– Почему?

– Потому что надоело этим заниматься. У нас в Российской Федерации народ относится к работникам сферы услуг (имею в виду официантов, барменов, таксистов, туда же входят и ведущие) как к некой прислуге: «Эй, ты, иди сюда». Никакого уважения. У нас же считается, что ни один уважаемый человек не пойдет работать официантом. Хотя официант – хорошая и иногда даже денежная работа. А у нас чаевые человек отдает со слезами на глазах, что тут говорить. Мы немножко не вошли в тот мир, где надо обедать и ужинать не дома. Я очень сильно удивляюсь людям, которые едят только дома. Я стараюсь дома не питаться, потому что это отнимает колоссальное количество времени и усложняет жизнь.

– То есть. к ведущему тоже относятся как к обслуге?

– Да. Может подойти какой-то менеджер со склада - кладовщик Юра - и начать орать на тебя матом, слюной брызгаться – на любом мероприятии, даже на дне рождения очень уважаемого человека. Он понимает, что ему не на кого больше «тявкать», и выбирает обслугу. А тут уже кто под руку попадется – без разницы.

– А почему вы изначально пошли в ведущие? Было интересно или привлекали гонорары?

– Изначально было очень интересно. Тогда еще не было всей этой индустрии, конкурсов, были просто «тамадеи», которые приносили 4 чемодана барахла, переодевали гостей в цыган. Они и сейчас такими же остались. А ценность в ведении мероприятия в том, что ты приходишь и у тебя есть список гостей. Смотришь на людей – и у тебя в голове все «форматируется» под данный контингент.

– Это уже стендап.

– Так и есть.

– А почему вы не стали стендап-комиком? Или индустрии тогда не было?

– Не было. Я одно время даже писал сценарии для сериалов, но они так и не вышли. Например, мог бы выйти сериал «Маруси» – те же турецкие «Наташи», только в Арабских Эмиратах. У меня там живет хорошая знакомая, которая удачно вышла замуж, и вечно бредит о бизнесе. И идея была в том, что наши «Маруси» берутся там за какой-то бизнес.

– То есть, такие «Чики» в Арабских Эмиратах.

– Но это было написано еще лет 10 назад. А потом все надоело, в тумбочку все полегло. Даже не знаю, где это все теперь. Мне нравится, что мне быстро все надоедает. Потому что хоккей мне в один момент тоже надоел.

– Там был конфликт…

– Ну, я не рассматриваю это как конфликт, скорее определенное отношение ко мне определенных людей. Я ко всем людям всегда отношусь одинаково. Во мне никогда не было вражды, я всегда спокоен. А люди, бывает, начинают что-то высказывать. И чем у человека больше власти и толще карман, но меньше мозгов, тем он агрессивнее начинает к тебе относиться, начинает искать врагов. А ты живешь спокойно своим мирком, даже не знаешь об этом, а потом тебе что-то высказывают. К тому же, в хоккее период был очень скучный. Я стал ездить на чемпионаты мира, переключался на НХЛ, одно время больше НХЛ смотрел. Потому что в России КХЛ был маразматично скучным. Ты уже в начале сезона знал, команда из какого города имеет шансы на победу.

– А сейчас?

– Сейчас остается интрига. Уже никто ничего Питеру не отдаст просто так.

– То есть, не было конфликтов с теперь уже экс-директором «Ак Барса» Шамилом Хуснутдиновым, руководителями клубов? Они же убрали вас с ведения матчей.

– Мне все равно на них. Я же не знаю, как они реально ко мне относятся. Они не люди моего круга, не люди моей жизни. Я не могу их ни осуждать, ни поощрять. Их нет в моей жизни. Я общаюсь с теми людьми, которые мне нравятся.

– Какие самые необычные мероприятия приходилось вести?

– Некоторое время я раз в месяц вел мероприятие у одного очень крутого человека – одного из самых главных людей нашей республики. К нему приезжали чиновники из Москвы – от 10 до 15 человек, очень важные люди – и их нужно было просто веселить, никаких конкурсов, никаких музыкантов. Это был дружеский ужин. Как правило, там не было алкоголя, сам этот человек максимум позволял себе кружку пива. И им надо было просто что-то рассказывать четыре часа.

Они всегда платили – с задержкой, но деньги всегда отдавали. Потом стало очень сложно, потому что и он, и гости – одни и те же, а ты не должен повторяться. На подготовку уходила масса времени. Было нереально так работать, потому что каждый раз надо сидеть, выписывать, запоминать. Поэтому потом пришлось отказаться. Кто-то скажет, что можно было «дивидендами» забрать, какими-то отношениями, участок земли выклянчить… Мне просто стало это неинтересно: я подумал, что по отдаче это не соответствует какому-то своему внутреннему приходу. Даже не денежному, а кайфа нет. Очень долго разговаривали, и – все, хватит. Но до сих пор если этот человек, где-то увидев меня, подходит, здоровается.

Другая история. однажды я поехал в тур с тогда еще не популярными звездами - Светой и Паскалем. Я даже не помню, какой год это был. Мы вели корпоративы у маленьких газовых компаний в Оренбурге, Саратове. У Светы было 4 песни, у Паскаля – штук 5 песен. У Паскаля уже была песня «Шелковое сердце». И вот они выходили и пели эти 3-4 песни, и народ такой: «Это все? Сколько нужно денег, чтоб еще спели?». Я захожу к ним в гримерку, говорю: «Народ еще хочет. Сколько вам нужно денег?» «Возьми по 300 долларов». И я выходил к народу и говорил: «Еще по штуке». И мне отгружали бабло, я отстегивал артистам и оставлял себе. Когда вернулся, купил себе машину, и через неделю разбил ее вдребезги – ехал в Боровые и перевернулся. Не знаю, как сам еще остался жив.

– Оттуда у вас шрам на половину лица?

– Нет, это другая история. В 1992 году я очень сильно болел – простыл и три месяца лежал в больнице. Мы жили небогато, никогда не было теплой курточки. Всю жизнь простывал. Я, по-моему, вообще единственный человек, который выжил с этим диагнозом – менингоэнцефалит, абсцесс головного мозга. Гнойный мешок разорвался, и весь мозг был в гное. В РКБ был такой врач Фирсов Павел Дмитриевич, уже покойный, очень хороший человек и доктор. Он был лором, хотя этим должны были заниматься неврологи. Но они сказали: «Видите, там слабо мерцает надпись морг? Туда везите его». А он говорит: «Нет, видно же, что парень хороший». Он взялся за меня и реально выходил. Черт знает, сколько раз они оперировали. Я только просыпался в реанимационной и отрубался опять. Ощущение такое, будто просто засыпаешь. Лежишь, все понимаешь и засыпаешь. Говорят, кто-то видит тоннель – но тоннеля нет, просто сваливаешься в темноту и спишь, как будто уснул. Потом опять просыпался, и они: «Чего? Смотрите, ожил!»

Тогда был такой период, когда не было бинтов, и вместо этого они нарезали синтепон. И вместо того, чтобы марлевую повязку делать, синтепон подкладывали. Если тебе фигово, дай бог у реаниматолога были нужные капсулы в кармане. Потому что с лекарствами было очень туго – ничего не было.

Видимо, я просто родился под счастливой звездой: тогда не забрали, и теперь точно не заберут. Когда я вышел из больницы со шрамом на голове и повязкой, меня в армию чуть не забрали. Повестка пришла, пришел какой-то военный и говорит: «Собирайся». Мать в слезы, в истерику: «Посмотрите голову». «Да я и не таких артистов видел», – и снимает повязку, а там чуть ли не трубки торчат из головы. Посинел, побелел, ему самому страшно стало. Через четыре года военник дали. Меня отчислили с военной кафедры, а тогда после этого автоматически из института выкидывали, не разбираясь. И пришлось доказывать, показывать справки, почему не ходил на сессию. А я лежал в больнице как раз в декабре – марте. Из института отчислили, в армию чуть не забрали, и я такой: «Вот жизнь-то налаживается!»

 «ДАЛИ КУЧУ ДЕНЕГ, А ОБРАТНО Я ЛЕТЕЛ ОДИН В САМОЛЁТЕ»

– Кроме того высокопоставленного лица в Татарстане, приходилось еще вести мероприятия у VIP-персон?

– Я как-то случайно попал на свадьбу товарища в Москве. Она проходила в столовой театра Красной Армии. Я сказал тост, после которого ко мне подошел мужичок – невзрачный, серенький, некрасивый, невысокий. Говорит: «Ты чем по жизни занимаешься?» Говорю, что на радио работаю. «А мероприятия ведешь?» Веду, говорю. «Слушай, дай телефон». Я ему оставил телефон, и через два дня в Казани мне звонит человек: «Здравствуйте, это вас УФСБ по Татарстану беспокоит». Я, думаю, законопослушный человек, вроде ничего не нарушал. «К вам в Москве подходил мужчина, сегодня он в Казани будет, не могли бы вы с ним встретиться?» Оказалось, он ради меня прилетел в Казань, мы с ним встретились. А потом у него был юбилей. Я в первый раз попал в квартиру на Чистых Прудах, с рестораном внутри. Это был семейный праздник, на 40 человек. И там можно было ругаться матом. Дали кучу денег, а обратно я летел один в самолете. Наверное, это было самое крутое ощущение в жизни – летишь, стюард приносит тебе шампанского… Что за мужик, чем он там занимался, я до сих пор не знаю: отчество я забыл. Не факт, что он из силовых структур. Но очень веселый.

– А приходилось убегать с мероприятий?

– Когда Фатих Сибагатуллин был главой Нурлата, там открывали какой-то ресторан. По-моему, кто-то из его близких открывал. Черт меня дернул поехать на открытие – с артистами, стриптизером, саксофоном, фокусником. Мы все отработали, и вдруг заходит хозяйка, говорит: «Ко мне новые гости пришли, давайте еще раз». Раздает деньги всем. Все такие: «Ну как, мы же уже все отработали, других номеров нет, костюмов других нет». – «Чего вы паритесь, айда!»

Отработали еще раз, время уже час-два ночи, спать охота и домой. Она опять заходит: «Давайте еще раз, еще гости пришли». Мы такие – раз на выход, а охранник не пускает: «Давайте, работайте, как вам сказано». В приказном порядке, в общем. Тогда я в первый раз в жизни вылезал через форточку – а это был цокольный этаж – на грязный асфальт, в снег. Впрочем, не все убежали. Стриптизер остался: мол, а мне какая разница. А мы вылетаем через окно, на ходу запрыгиваем в такси, за нами бежит охранник: «Куда, твари!» Это была жесть! Не знаю, что там сейчас с этим рестораном, и кто там был хозяйкой. Вслед нам доносились крики: «Куда, сволочи, свинота! А ну, вернулись!» И таксист оборачивается: «Вы украли что ли чего? Кто вы?» А мы ему: «Гони!». И он всю дорогу не моргал – думал, если моргнет – мы его задушим и машину отберем.

– Когда всё это прекратилось?

– Года три назад я решил что все, хватит уже. Надоело уже давно, просто три года назад решил что всё, окончательно. Стал отказывать даже людям, которые ко мне очень хорошо относятся. В августе вел мероприятие для людей, которым просто нельзя отказать, просто невозможно. Сейчас просто не хочу. Если принесут много-много денег, тогда пойду.

Но уровень ведения в Казани – это грусть-печаль-тоска вообще. Люди не готовятся, не изучают клиентов. Когда ты идешь, у тебя есть список гостей, а сейчас интернет позволяет всё про всех узнать. Если среди гостей есть какой-то глава, ты должен знать про него что-то такое, чтобы все гости угорали. И не нужно его бояться: чего его бояться, что он может мне сделать? Ничего. Когда хозяин тебе говорит: «Делай, что хочешь», это самое главное. Под это я буду соглашаться, а если какие-то рамки начнутся – этого нельзя, того нельзя – тогда сами делайте.

– Вы сказали, что уровень ведущих плохой. Как он должен расти, как должны учиться молодые выпускники, какими они должны быть, чтобы уровень повысился?

– Слушать свою работу, смотреть свою работу, просматривать и делать выводы. И обязательно просить кого-то, чтобы он послушал, и слабые места отмечал. Пропускать через критику, даже самокритику, грубо говоря. А никто этим не занимается. Пришли и говорят: я всё умею. Я тоже не могу сказать, что я какой-то супер-пупер идеальный человек: тоже косячу будь здоров. Человек должен даже за свои деньги заказывать, чтобы ему прописывали, где и что неправильно он сказал, где речевой оборот, падежи, числа неправильно называл. Потому что ошибок очень много. Все мы в школах учились плохо, все, кого ни возьми. Все упирали на какую-то одну дисциплину, зная, куда будут поступать: кто-то английский, кто-то историю. И где-то все равно был провал. А люди если и пойдут учиться, то это какой-то массовый тренинг будет. Чему там могут научить? Как заработать миллион – позвать тысячу людей и собрать с них по тысяче рублей?

– Стендапером все-таки не хотите стать? У вас богатый жизненный опыт для такого занятия.

– А вдруг зайдет? Самое страшное, что надо писать – за тебя этого никто не сделает. Почему не смешной стал КВН? Потому что перестали сами писать. А про опыт – да, даже в тюрьме сидел три дня. Ничего интересного, просто человеческая глупость и жадность. Просто задел случайно машину, а у нас же законодательство такое, что-либо у тебя права отбирают, либо сажают в тюрьму. Это было в моем дворе, я просто парковался. Когда ты на большой машине, маленькую можешь не заметить. При этом я машину эту пропускал, я думал, она проехала. Я просто не видел, думал, пропустил, она уехала, а она встала. Права было жалко, и большое спасибо судьям Советского района, низкий им поклон за понимание, люблю и целую.

 «СЕЙЧАС ЕСТЬ ЧЕТКОЕ ПОНИМАНИЕ ТОГО, ЧТО ТЫ РАБОТАЕШЬ НА ДЯДЮ»

– Профессия ведущего когда-нибудь уйдет в прошлое?

– Нет, она же предполагает множество вариаций. Какая-то конференция – нужен ведущий. Путин выступает, общается с бизнес-элитой – все равно есть ведущий. Его называют модератором, но по своей сути это ведущий. Всегда нужен такой посредник между людьми, который делает расслабляющий массаж, чтобы они могли спокойно улыбаться друг другу. Сейчас же мы не улыбаемся друг другу.

– Раньше все радио- и телеведущие были суперзвезды. Все знали Айгуль Мирзаянову, Ильшата Аминова.

– Мне повезло поработать с Мирзаяновой, она очень работоспособный человек. Я в свое время у нее очень многому научился – она умеет выворачивать человека наизнанку.

– Сейчас таких суперзвезд нет? В чем парадокс, что поменялось? Им на смену пришли блогеры?

– Блогер ограничен количеством подписчиков, а остальным он неинтересен. За пределами подписки его никто не знает. Мне говорят, вот, у такого-то полтора миллиона подписчиков, а я спрашиваю: кто это? И певцы быстро стали меняться. Полгода – и ты уже не знаешь, где этот человек. Вроде только что был мегапопулярным, все ждали его концерта, а сейчас о нем все уже забыли. Жизнь какая-то стала очень быстрая. Человек быстро залетает – быстро пропадает. Чтобы остаться где-то, надо впахивать. А мне уже некогда впахивать. Диван – мое все.

– В прошлом году вы появились в эфире «Ак Барс шоу». Как вы на него подписались? 60 эфиров в год – это много.

– Хоккей – реально интересная штука. И я понимаю, как работает телевидение – я впахивал на ГТРК в 42 года, работал на музыкальной программе.

– Что-то поменялось после этого?

– Для меня ничего не поменялось. Дедки во дворе стали приставать: «Скажи Квартальнову, чтобы больше этого игрока не ставил». То есть, деды во дворе теперь спрашивают у меня: «Как «Зенит»в этом году? А «Рубин»? Слуцкий-то что думает?» То есть, я теперь для них мегаспортивный чувак, который знает всё о спорте. А так в моей жизни ничего не поменялось – как было, так всё и осталось.

– Как вы думаете, в плане свободы слова сейчас менее свободное время? Стало больше табуированных тем для шуток в эфире?

– Сейчас есть четкое понимание того, что ты работаешь на дядю. Допустим, в 90-х мы жгли, могли что угодно делать. У нас главный персонаж в программе «Золото Маккенны» был Минниханов. Это реально был главный персонаж. Мы не смеялись над ним, просто он был персонажем программы. А попробуй сейчас сделать такое?

– А почему? Раньше терять нечего было – закрыли радио, пошел мебель в Башкирии продавать?

– Сейчас есть человек, который тебе говорит, что делать, а что не делать. Ему есть что терять. Да и сейчас такого проекта, как «Золото Маккенны», нет. А проект был ржачный. Там смысл программы был в том, что мне рассказывают какие-то события, и я делаю какую-то смешную историю, вшивая в нее какое-то слово, которое имело несколько значений. И по этой витиеватой истории нужно было угадать, что это за слово. Было весело. Персонажи были – кузнец, индейцы какие-то. Один из персонажей был Минниханов.

– А про Шаймиева вы не могли шутить?

– Про него было неинтересно шутить. Как-то для нас он не заходил. Шутили, но он нам не заходил. Вокруг него не было юмора какого-то такого.

 «ТАМ, ГДЕ БЫЛИ БЫ НАРКОТИКИ, Я БЫ НЕ РАБОТАЛ»

– А как воспринимают шутки от ведущего на мероприятиях?

– Сейчас проще стали относиться к издевкам над собой. Раньше сразу в штыки: «Ты что сказал?», а сейчас даже очень уважаемые люди в высоких должностях смеются, даже когда ты очень жестко их задеваешь. Люди становятся более открытыми. Это раньше было, что министр или чинуша какой-то был совершенно закрытым человеком, выходов на них не было. А сейчас нет-нет, и можешь встретить этого человека, где бы ты ни был. Я раза два Фарида Мухаметшина встречал в «Меге». Сейчас надо доказать, что ты умнее и выше всего этого, что не зря на своем месте сидишь. Мне нравится нынешнее время в плане работы с публикой, что она стала немножко добрее и богаче. И народ хочет за свои деньги уже не как раньше сидеть и слушать песни, а чтобы был какой-то глум, особенно над его близким окружением. Если человек меня зовет, то будет это совершенно четкий заказ, что нужно проглумить все ближайшее окружение, замов, помов, – к гадалке не ходи. И ты должен знать что-то про этого человека, сказать что-то про него. А вдруг он окажется чемпионом по бегу, при этом стреляет из ружья. Иногда же люди бывают очень странненькие.

– При этом вы все равно ушли из этой сферы?

– Реально надоело. Надоедает же одно и то же. Ты в пятницу приходишь домой, расслабляешься. А у меня неделя тоже есть рабочая – я же, кроме радио, еще где-то денег зарабатываю. И вот, приходишь в пятницу, хочешь расслабиться, а тебе надо идти куда-то развлекать народ. Ты уже выжатый. Охота на себя немножко энергию эту потратить, а не кому-то это отдать. А пусть мне хорошо будет в эти выходные! Можно мне оторваться? Можно я чем-то позанимаюсь, съезжу куда-нибудь? У меня такое бывает периодически, я сажусь за руль и еду куда-нибудь не очень далеко, что-нибудь посмотреть, самолетики пофотографировать в Татарстане. Немножко же нужно для себя жить. Допустим, у меня суббота – единственный день, когда я высыпаюсь, могу позволить себе спать до 8 (больше не получается, потому что организм уже в режиме).

– То есть, это глумление уже не приносит пикантность, драйва в жизни?

– Оно никогда и не приносило. От того, что ты где-то поржал над человеком, удовольствия нет. Удовольствие бывает от общения со старым другом.

– У кого вы бы никогда не вели корпоратив в РТ, России, в мире? Даже если бы предложили миллион долларов.

– У геев бы точно вел, у них весело… У наркоманов бы не вел. Человек из нашей компании перешагнул черту с наркотиками и ушел. В 90-е было жестко, сурово, но доступность веществ была высокой – в переходе можно было купить вместе с газетой. Несмотря на это, я поражаюсь, что не так много людей подсели на них. Лично я в этом плане очень сильный человек, независим от игровых автоматов, от алкоголя. Я никогда не был запойным, не уходил в алко дебри. И там, где были бы наркотики, я бы не работал. Потому что была в моей жизни такая горькая печаль, что пришлось поработать на одном подобном мероприятии. Это было недалеко от Казани. Там такие люди были…  Кончилось все тем, что растаскивали людей, укладывали штабелями. Народ просто убивался халявой, которой были целые горы.

А так, у меня нет предрассудков. Даже у самого отрицательного персонажа – взять, например, Панина – есть какие-то положительные вещи. Всегда надо найти в человеке что-то положительное и вокруг этого сделать праздник.

– А секс-вечеринки, кинки-пати стали бы вести?

– Нет. Секс – это очень интимно. Я никогда не участвовал в свингер-пати, хотя они очень доступные. Я все-таки татарин, и у меня мама еще жива. Она меня проклянет. Я в этом плане очень консервативный человек. Мне не нравится, когда народ кичится, рассказывает какие-то такие истории, сразу стараюсь менять тему. Потому что это твоя личная жизнь, ты ей и живи. Сейчас люди хвастаются коллекцией трусов – нет, это не моё.

 «ПИВО ВАРИЛ БЫ, НО ОБРАЗОВАНИЯ НЕ ХВАТАЕТ»

– Чем бы вы хотели серьезно заняться, невзирая на лень, но не хватает ресурсов или времени?

– Пиво варил бы, может, но образования не хватает. Все-таки для этого надо не только техническое образование, но и технологическое – там же брожение, дрожжи. А с химией у меня беда. Для занятий чем-то нужны начальные знания, а мне лень. Если бы брался, то пивом бы занялся. Даже, наверное, не столько пивом, сколько бы этикетками для него. Этикетки сейчас становятся все скучнее и скучнее. Я имею в виду крафт: они выпускают большие линейки. Если взять небольшое производство, то в месяц выпускают 7 разных наименований. Я бы концептуально идейки какие подкинул бы. Когда ты собираешь что-то пивное, ты собираешь все пивное. То есть, собирая бокалы, ты начинаешь собирать крышки, этикетки, это как цепная реакция. Иногда сидишь и тебе попалось 500 листов этих пивных этикеток, и некоторые – такое веселье, красота неимоверная, максимальное эстетическое удовольствие. Чем бы еще занялся? Путешествовать надоедает, работать тоже надоедает. Ещё бы научился бы хорошо кататься на роликах. Я в свое время катался на коньках, немножко поиграл, а сейчас понимаю, что хоккейной формы никогда не наберу. А на роликах прикольно.

Посмотреть эту публикацию в Instagram

Публикация от махмуд аракаев (@mahmudarakaev) 13 Июн 2020 в 5:16 PDT

– Если обобщить, то можно было бы ожидать пиво от Махмуда Аракаева?

– Мы бы не использовали имя Махмуд в пиве, потому что нас бы заклевали. А Аракаев – да, можно было бы. Один раз ко мне подошел человек, который работает поваром в одном злачном месте (массаж, караоке, алкоголь рекой), и начал выговаривать: как ты можешь марать это святое имя… Я говорю – иди, работай, молитву на входе не забудь прочитать. Меня веселит это.

– Изменилась ли с 90-х культура употребления алкоголя в Казани? Больше стали разбираться?

– Это мнимое разбирательство. Половина что-то нюхает, слушает, а я, например, не могу пиво нюхать, потому что у меня нюха нет. После операций не чувствую запахи. Некоторые друзья этим активно пользуются. Сейчас пиво разностороннее, это клёво. Но половина людей делают вид, что они знатоки, но не понимают, что они пьют, чем одно отличаются от другого, верховое – низовое брожение. А культура потребления – она как была русская, так и осталась: эх, напьюсь! В пятницу иди на Профсоюзную, часов в 10 вечера, и все прелести российского пьянства увидишь воочию. Мы не готовы получать удовольствия от пития. Алкоголь подразумевает твое личное расслабление, а не напряжение окружающих. Твое личное расслабление. Ты пьешь, чтобы немного забыться, уйти в какую-то дымку от повседневности. Все считают, что Германия – пьющая страна, но там ведь как: поужинал, бокальчик 0,33 литра выпил. Для русского человека это позор! И он выпил, и пошел домой.

В России хотя бы появилась корпоративная этика. Наконец-то на корпоративы перестали звать стриптизерш. Уходят эти тупые конкурсы с раздеваниями и переодеваниями. Наконец-то начали понимать, что такое эта корпоративная этика. А вообще я отрицательно отношусь к пьянству на работе.