«Бердыев знает английский, понимает французский». Переводчик, который проработал в «Рубине» 15 лет

Большое интервью Артёма Журавлёва.

– Иностранцы очень болезненно относятся к критике. Например, не поняли какую-то установку, на них прикрикнули – они могут долго переживать. У нас в порядке вещей напихать друг другу, а вот франкоговорящие ребята далеки от этого. Для многих это как оскорбление. Мне приходилось много времени тратить, чтобы объяснить, что тебя не оскорбляют, это просто такое проявление эмоций. Просил спокойнее к этому относиться, – рассказывает Артём Журавлёв.

С первого дня «Рубина» в премьер-лиге он был главным другом многих легионеров казанцев. В феврале этого года переводчик покинул клуб после 15-ти лет работы. За это время он обучил языку многих звёзд, приезжавших в Казань со всего мира. В интервью «БИЗНЕС Online» он рассказал о ночных звонках Янна Мвила, гонках с погоней по городу и трепетном отношении Курбана Бердыева к иностранцам.

«РАЖО ПРИЕХАЛ В ГОСТИНИЦУ НА ПЕРЕГОВОРЫ ОДИН, БЕЗ АГЕНТА»

– Артём, как вы оказались в «Рубине»?

– Фактически я начал работать с командой с 2000 года. Я тогда ещё учился на пятом курсе факультета иностранных языков педагогического института в Казани. Первый язык был французский. Я его начал учить ещё в начальной школе благодаря маме. Она – преподаватель французского языка, и она же у меня его и преподавала в школе. Именно мама привила мне интерес к иностранным языкам. Английский я начал учить в старших классах в лицее №11. Сегодня на его месте гостиница Luciano, а школу давно снесли.

– Не каждый школьник знает два иностранных языка...

– Я ещё тогда учил турецкий. Правда, относился к нему несерьёзно, как к факультативу. Я его до сих пор понимаю, правда, очень плохо. Когда с семьёй приезжаю на отдых, могу что-то сказать, хотя там можно обойтись русским и английским. Но Яшара (Яшар Озджан – администратор «Рубина», раньше работал переводчиком Гёкдениза Карадениза, – ред.) заменить, конечно же, не смог бы.

– Первую практику получили в «Рубине»?

– Началась ещё раньше. В 1998 году ездил во Францию по обмену студентами. С французской стороны были педагоги начальных классов, которые не изучали русский язык. В Казань приехал студент Матьё, который вообще не говорил по-русски, а меня отправили в Париж на две недели. «Рубин» появился только через два года.

– При каких обстоятельствах?

– «Рубин» отправлялся на сборы в Бордо. Тогда команда играла в первом дивизионе, а тренером был Виктор Антихович. Обычно тогда команда проводила сборы в Турции или в Сочи, но приняли решение поехать во Францию. Нужен был переводчик. Тогдашний директора клуба Ильгиз Газизович Фахриев пришёл на кафедру французского языка института и обратился туда с просьбой от имени клуба. Тогда мало где можно было найти переводчика с французского, поэтому, я думаю, он пришёл в институт.

Было три кандидата. В итоге взяли меня. Одним из плюсов с моей стороны была готовая виза. Получилось, что я поехал. Так и произошло моё знакомство с «Рубином». Состав был русскоязычным, и в основном моя работа ограничивалась организационными моментами. В одной игре «Рубин» встречался с дублем «Бордо», и Антиховичу понравился один нападающий.

– Давид Ражо?

– Да, он приехал в гостиницу один, без агента. Я был переводчиком на тех переговорах. Сумм и условий уже не помню, но он быстро согласился на переезд в другую страну и стал первым французом в российском футболе и первым иностранцем из дальнего зарубежья в «Рубине». Ходит легенда, что я его обучил русскому языку, но это не так. Он сам его как-то выучил. Наверное, потому что был единственным иностранцем. Что-то же надо делать, чтобы понимать людей вокруг. Может, в нём разыгрались корни: бабушка у него была русской. В команде его называли Максимкой. Вроде это было связано с каким-то фильмом.

– Пытались с ним выйти на связь?

– Когда у «Рубина» был выезд к «Бордо» в Лиге Европы в 2015 году, мы пытались его найти. Номера, которые мне дали, были недоступны, на сообщения он не отвечал. Знаю, что он сейчас занимается каким-то бизнесом.

«РУБИН» ПЛАТИЛ 400 ДОЛЛАРОВ. ДО ЭТОГО Я СТОЛЬКО ЗА ГОД ЗАРАБАТЫВАЛ»

– Когда вас пригласили в клуб в следующий раз?

– После сборов моя практика закончилась, и я ушёл из «Рубина». Вроде даже никаких денег не получил от клуба. Тогда на первом месте для меня как для студента стоял полученный опыт. Плюс из-за этой поездки меня освободили от практики в школе. После этой истории снова занялся учёбой, началась подготовка к госэкзаменам, диплом писал. Потом поступил в аспирантуру: отец хотел, чтобы я занялся наукой. Параллельно преподавал ещё в трёх вузах города. Летом работал на теплоходе в навигации с французскими туристами. Со всей страны приглашали переводчиков, и я тогда по три месяца не был дома. Два сезона курсировал в направлении Москва – Питер, пока в 2002 году «Рубин» снова не обратился ко мне. Тогда клуб подписал марокканского футболиста Абделькарима Кисси. Вот он стал моим первым учеником.

Мы встретились с Курбаном Бердыевым, генеральным директором Фаритом Хабриевым и начальником команды Александром Айбатовым. От меня требовалось обучить его спортивной и бытовой лексике. Работали с Кисси на протяжении нескольких месяцев. Он был очень общительным и способным учеником. Быстро выучил язык, помогло окружение. Он очень дружил с Сергеем Харламовым и Давидом Чаладзе. Они проводили свободное время с ним, и это ему помогло подтянуть язык. Так что услуги переводчика ему недолго были нужны. При этом он говорил очень правильно.

– Ему это было интересно?

– Он был молодой, холостой, много свободного времени. Как-то же надо было знакомиться с местными девушками! Так что мотивация у него была. Ну и, конечно, на поле ему тоже нужно было общаться с партнёрами.

– Окончательно закрепились в «Рубине» тогда?

– Нет. Я ещё до зимы проучился в аспирантуре, но понял, что мне это не доставляет удовольствия, захотелось что-то поменять в жизни. В итоге я ушёл из института и стал искать работу переводчиком.

– Были варианты?

– Вертолётный завод пригласил поехать на работу в Конго. Полугодичная командировка с хорошей зарплатой. Я согласился, так как других вариантов не было, а я уже был женат, пора было думать о деньгах. Тогда мне позвонил Айбатов и предложил работу в «Рубине». Это было в декабре 2002 года. Опять же разговаривали сначала о сборе. В декабре у них собирался тренировочный сбор только с русскоязычными игроками, а вот в самом начале январе полетели в Турцию. Туда меня пригласили. Там уже были бразильцы Рони, Калисто. Ещё был Самарони, который до этого играл в «Крыльях». Он уже отлично говорил по-русски и почти без акцента.

Кроме них были сенегальцы, которые почти ничем не запомнились в «Рубине»: Мустафа Мане, Папа Кебе и Бай Ндьяга. Мане года три играл в дубле, а Кебе и Ндьяга на двоих сыграли четыре игры и быстро ушли. В основном они были в первое время моими клиентами. Я тогда говорил только на английском и французском. Рони немного говорил на английском, Калисто вообще его не знал. Потом приезжало достаточно футболистов на просмотр, и многие остались. Скотти, Макбет Сибайя, чехи Иржи Новотны и Томаш Чижек.

«Попробовал водку – ужасно». Орландо Калисто про Россию, жуткие самолёты и хоккей

– Сколько получал тогда переводчик команды, вышедшей в премьер-лигу?

– Для меня, вчерашнего аспиранта, была отличная зарплата. Клуб платил мне 400 долларов. С преподаванием в трёх вузах, стипендией и работой на теплоходе у меня получалось примерно столько же за год. А тут сразу 400 долларов предложили. По тем временам отличные деньги. В наше время тоже нормальная, на жизнь хватало. Раз в год всегда с семьёй ездили отдыхать. В Казани зарплата переводчика намного меньше, чем в Москве и Питере.

– Вы тогда были единственным переводчиком в «Рубине»?

– Да, и первым. Потом пригласили Юрия Солано в марте 2003 года. Всё-таки с испано- и португалоязычными футболистами мне было сложно. Тогда я только начал учить испанский. А для него это родной язык, естественная среда. Долгое время работали вдвоём.

– Трудно было?

– За себя, да и за него могу сказать, что мы жили этим. Мы помогали игрокам с адаптацией, переводили тренировки, решали бытовые проблемы, но мне это нравилось. Работа стала образом жизни.

«НОЧЬЮ ИНОСТРАНЦЫ БОРТОВАЛИСЬ МАШИНАМИ ДО БАЗЫ»

– Телефон всегда включён?

– Конечно. По ночам звонили, срочно нужно было помочь. Всякое было. Например, дети заболели. Надо отвезти в больницу, рассказать, что вообще случилось, где болит. Психологически выматывало, но было интересно.

– Семья не жаловалась на такой ритм работы?

– Нет, привыкла. Хотя много времени проводили на расстоянии. Я даже рождение дочери пропустил – был на сборах с командой в это время.

– Легионеры чем-то удивляли?

– В 2003 году у нас был вылет в Элисту к «Уралану». Перед игрой команда вышла в город, и у Эбрима Силлы случился небольшой шок. Он подбежал ко мне и на полном серьёзе спросил, почему мы улетели из России. В Калмыкии местные жители с азиатской внешностью, и его это смутило. Я говорю, что мы сейчас в России. Тогда гамбиец меня спросил, почему здесь так много китайцев. Пришлось ему всё объяснять.

– Самые частые проблемы с легионерами вне поля для переводчика?

– Вопросы с гаишниками. Один из недавно ушедших легионеров часто нарушал правила. Как-то он мне позвонил. Говорит, что его остановили, а он даже не понимает за что. Даёт трубку, и мне полицейский там целый список нарушений перечислил за раз. Он проехал на красный, его попытались остановить, а он через двойную сплошную от них решил сбежать. Они погнались за ним и зажали прямо у входа на базу. Я вышел, и уже там лично все разбирались. Пришлось объяснять, что это футболист, на тренировку опаздывал. В итоге выписали штраф за непристёгнутый ремень, превышение скорости и отпустили. Вообще, часто приходилось «вытаскивать» игроков от гаишников.

– А не от гаишников?

– В середине нулевых была история. После игры три игрока с какими-то местными ребятами не поделили девушек. До драки не дошло, но потолкались. Наши успели сесть в машину, но местные погнались за ними. На двух машинах убегали, а те на одной их бортовали, по ходу аварию учинили, но добрались до базы. За шлагбаум заехали, а тех не пускают. В итоге мне звонят. Когда я приехал, местные уже уехали, а те всё в машинах сидели. Мы потом в милицию ходили, фоторобот составляли, но тема сама собой как-то замялась.

– Это иностранцы африканского происхождения?

– Не хочу говорить. Думаю, все сами поймут, кто это мог быть.

«КАРАДЕНИЗ БЕЗ ПРОБЛЕМ МОГ НАПИХАТЬ ПО-РУССКИ»

– Какими языками сейчас владеете?

– На английском и французском говорю одинаково хорошо. Потом выучил испанский, я за него взялся только в «Рубине». До 2015 года при Билялетдинове он мне не очень нужен был, а потом ушёл Солано, и на меня свалилась большая нагрузка. Сейчас я владею тремя языками.

– Испанский как выучили?

– Сам занимался, спецкурс прошёл. В какой-то степени вынудила это сделать нагрузка в команде. Но в те годы было не так много иностранцев, чтобы я мог жаловаться на загруженность. Уругвайцы Лемос и Котуньо и бразилец Карлос Эдуардо. Навасу переводчик не нужен был, по-русски хорошо говорил.

– Но с журналистами только по-испански...

– У него здоровое опасение сказать что-то не так. На тактических установках ему тоже надо объяснять детали, потому что там всё быстро объясняют. Зато в команде только русским пользуется. Он, Нобоа, Калисто, Рони были очень способные к языкам. Таким людям нужно пару месяцев, чтобы сориентироваться в правилах языка. Испано-португальцы в этом плане успешные ребята.

– В планах есть выучить ещё какие-нибудь языки?

– Задача-минимум овладеть ещё итальянским и немецким. Потом можно об экзотике подумать: хинди, китайский.

– Сколько времени вам нужно, чтобы выучить европейский язык?

– База у меня есть. Если в языковую среду меня поместить, то за пару недель, думаю, смог бы выйти на разговорный уровень португальского и итальянского. Зная французский, другие языки романской группы легко учить, потому что он самый сложный.

– Сальваторе Боккетти как выучил язык?

– Первое время с ним общался на итальянском Юра Солано, а потом сам в команде выучил. У французов с этим проблемы. Они учат заметно хуже. Я им постоянно переводил элементарные вещи.

– Кто ещё освоил язык?

– Сибайя выучил русский, но с ним пришлось повозиться. Хасан Кабзе заговорил, но он тоже был способен.

– У Карадениза, получается, таких способностей нет?

– Отчасти, думаю, да. Желание у него было. На поле и на тренировках проблем у Карадениза никогда не было. Напихать по-русски мог совершенно без проблем. А в бытовом плане… Ну он сам по себе необщительный человек. Много времени с семьёй проводил, Яшар помогал в жизненных ситуациях, когда требовались глубокие знания языка. Я за годы работы в клубе обратил внимание, что у семейных хуже обстоят дела с изучением языка. Они варятся в своей языковой среде, и у них это отходит на второй план.

– То есть, Гёкдениз вообще никогда бы не выучил язык?

– Это вопрос желания. Любой здоровый человек может выучить язык. Футболисты на 100 процентов могут его освоить, потому что это умные люди. Способности идут на втором месте, сначала желание.

– Кого обучили русскому языку в «Рубине»?

– Я не считаю, что прямо выучил человека. Помогала среда. Я помогал Кисси, Силле, Мане. Потом Макбет Сибайя, Селим Бенашур выучили. Мвила учился, но он плохо говорил, не могу им сильно похвалиться. Лучше получалось у испаноязычных, но там в меньшей степени мой вклад. Франкоговорящим сложнее.

– Французский французов и французский африканцев сильно отличается?

– Основные отличия в акценте, но свои моменты тоже есть. Во французском немного запутанно звучат числительные. Например, 80 звучит как 4 умножить на 20, а 90 – 4 умножить на 20 плюс 10. В Бельгии и Швейцарии попроще. Там упростили до отдельных слов, как у нас. Французы могут засмеять тебя, если им перевести на бельгийский манер.

– Говорят, у Мвила чистый язык...

– Да, у него красивое парижское произношение. У Сонга есть отличия, там слышится что-то африканское в языке.

– Кого легче всего обучить?

– Славянские народы. Но они почти все приезжали, зная язык. Сербы понятно, но даже поляк Рафал Муравски неплохо говорил, когда приехал в России.

– Цакташ быстро стал давать интервью на русском...

– Он почти не знал русского, когда приехал, но он большой молодец. Очень быстро освоил нашу речь. Чехи Чижек и Новотны тоже приехали в «Рубин» с хорошим русским языком.

– Бауэр?

– Он сам по себе выучил. У него отличные способности к языкам. Это вообще уникальная личность. Очень умный, интеллигентный человек. Раньше был стереотип, что футболисты не самые умные люди. Пока я не пришёл в «Рубин», сам так считал. Когда уже начал работать, понял, насколько там мозги загружаются. Может, не интеллектуальность, а рациональность мышления. А вот в случае с Бауэром как раз можно сказать об интеллекте. Много читал, языками интересовался и в целом разносторонний парень. Вот он, Йорген Ялланд, Эмиль Бергстрём, Бенашур очень толковые парни.

– Общаетесь с ними до сих пор?

– С Бенашуром хорошо дружили, когда он играл в Казани. Сейчас тренирует команду в Румынии. Иногда общаемся с ним. В основном хорошо общался с футболистами моего возраста. Мне сейчас 40, сложно на равных разговаривать с молодым поколением, а тогда часто заводились товарищеские отношения. С Бенашуром у нас была настоящая дружба. Семьями ходили друг к другу в гости. С Ялландом дружил, со Степаном Томасом, Мане, Силлой. С некоторыми, к сожалению, потерял связь. С Томасом, Сибайей, Силлой, Ялландом, Бенашуром общаемся. С недавно ушедшими Мвилой, Лестьенном, Мавингой списываемся. А с Сонгом сейчас нет. Раньше общались.

«ЛЕСТЬЕННА ОДИН РАЗ ВЫГНАЛИ С ТРЕНИРОВКИ»

– Многие легионеры в интервью признаются, что в первое время им очень одиноко в новой стране. В такие периоды переводчик становится единственным другом?

– Да. Переводчик очень много помогает, решает все вопросы, связанные и с пониманием футбола, и с тем, как, например, закупить продукты в магазине. У людей депрессия начинается, а кто им поможет? Только тот, кто понимает. Особенно это касалось семейных людей, первое время живших в Казани без близких. Они себя плохо чувствовали. Янн Мвила, к примеру, очень любит свою семью. Первое время после переезда ему было трудно. Конечно, он куда-то выходил, но в основном был замкнут в себе. Когда ему было совсем тяжело, он мог позвонить даже ночью. Просто болтали обо всём. Но я не могу сказать, что он злоупотреблял моим вниманием.

– А кто злоупотреблял?

– Не скажу, что кто-то совсем лишал меня личной жизни. Те же Мвила, Сонг, Лестьенн просили много, но для меня это было нетрудно. Могли позвонить из магазина, спросить про продукты. Они часто ко мне обращались.

– Читали последнее интервью Сонга, где он рассказывал о сложностях жизни в Казани?

– Читал. Не совсем всё так, как он говорит. Где-то, может, не без помощи журналистов, приукрашено. У него не было своей квартиры, он жил на базе. По его словам, он немного прожил в отеле, но, на самом деле, Сонг там жил несколько месяцев. Как перешёл в клуб и до зимний паузы жил в классном номере элитного отеля. Он хотел дом, но там не получилось. Квартиру он не хотел, хотя мы много с ним ездили их смотреть. В итоге год прожил на базе. В интервью он говорил, что страдал депрессией, но я бы так не сказал. Может быть, он просто это скрывал.

«В Казани я сходил с ума». Алекс Сонг – о конфликте с «Рубином», ипотеке и одиночестве

– Чувствовалось, что он играл за «Арсенал» и «Барселону»?

– Мне он показался ровным флегматиком, скромным. Даже и не скажешь, что суперзвезда. Алекс – человек без понтов. Бросалась в глаза только увлечённость соцсетями. Постоянно просил меня сфоткать его для инстаграма. Вот это, наверное, была единственная его слабость.

– Лестьенн посложнее?

– Он хороший парень, но слишком зациклен. На сборах к нему за интервью пришли ребята из Rubin TV. Он очень переживал, как будет выглядеть. Его и уговорить было очень трудно, пришлось мне помогать. Ему нужно было отсмотреть снятое, интересовался, как его переведём. Многие не обращают внимание на это, а ему важно, чтобы всё было чётко.

– В прошлом году в СМИ попала история с разборками российских игроков с франкоговорящими. Что там было?

– Там сильно раздули. Не было такого, что на командном собрании обсуждался их перевод в молодёжную команду. Это выдумки, что их хотели убрать из основного состава. Просто состоялся разговор без каких-то выяснений отношений. Был инцидент. Ко мне подошёл тренер по физической подготовке Хуан Солья. Ему показалось, что от Лестьенна пахнет. Он меня в сторону отозвал: «Скажи ему, чтобы на тренировку не ходил». Я ему сказал, он ушёл. Одну тренировку только пропустил. Потом уже история разошлась, в конце концов, вышла за пределы команды и раздулась.

– Это было при Хави Грасии. Какие у него были требования к переводчикам?

– В плане работы стало сложнее. Но с Грасией в основном работал Артур (Артур Заставниченко – администратор «Рубина», в прошлом испанский переводчик в команде – ред.). Мне приходилось быть рядом с Хуаном. Они делили игроков на две группы. У других я такого не замечал. Обычно тренеры держат игроков вместе, а у Грасии часть футболистов занималась с ним, часть – с тренером по физподготовке. Я как раз был там. В тот сезон я сильно прибавил в испанском. Мне приходилось сразу переводить на русский, французский и иногда английский. Не всегда успевал быстро всем перевести. В такие моменты Солья мог прикрикнуть: «Что так долго? Давай быстрее, громче!».

«Для Грасии важно, чтобы я переводил эмоционально». Главная звезда сборов «Рубина»

– Грасия тоже кричал?

– Никогда. Он очень тихий интеллигент. Мог крикнуть на игроков, только чтобы докричаться, но на переводчика или другой персонал клуба – ни разу не видел. Редко таких специалистов встретишь.

– Эта мягкость помешала ему в России?

– Не думаю. Ему просто не дали поработать. Да, была адаптация, но, мне кажется, к концу сезона у него начало получаться. Если бы ему ещё дали время, то, я думаю, у него бы получилось. Мне понравился режим работы при нём. В плане разнообразия тренировочного процесса это был самый интересный тренер. У тренеров есть какой-то цикл, а у него одна тренировка не повторяла другую. Они даже разминку чуть ли не каждый день меняли. Игрокам он нравился.

– При нём стали появляться разделения на межнациональные группы.

– Но это никак не сказывалось на тренировках. Конечно, такое было, но за пределами поля. Это неизбежный процесс, были группировки франкоговорящих, испанцы, русские – так везде бывает. Если они уживаются на поле, то ничего страшного в этом нет. Главное, чтобы не было конфликтов. В «Рубине» их не было. При Грасии был только один эпизод, который мы уже обсудили. У команды были претензии к Лестьенну, а Сонг и Мвила встали на его сторону. Повторюсь, просто поговорили громче обычного, и всё решили с нашей с Артуром в том числе помощью.

«БЕРДЫЕВ ПРИЛИЧНО ЗНАЕТ АНГЛИЙСКИЙ, НО В ОСНОВНОМ ТОЛЬКО СЛУШАЕТ, А НЕ ГОВОРИТ»

– У Бердыева какие отношения с языками?

– Английский прилично знает, практически всё понимает. Иногда говорит, но в основном только слушает. Часто бывало, что мы общаемся, игрок что-то говорит, и он меня останавливал: «Не надо, не переводи, я всё понял». Даже с французским так было. Может, он на интуитивном уровне что-то понимал. Так бывает иногда.

– У него не сразу были такие языковые навыки?

– Насколько я помню, всегда. Но чем больше иностранцев появлялось, тем лучше он стал ориентироваться в языках. Думаю, это интуиция. Всё-таки если нужно что-то донести конкретное до игрока, ему нужен переводчик, но сам понимает очень многое. По моим наблюдениям, он лучше всех относится к иностранцам. Великолепный психолог. У него был подход к абсолютно каждому игроку. Очень редко такое было, чтобы он повышал голос на иностранца. Да, если игрок провалил игру, он не будет делать различия между иностранцем и русским – напихает каждому. Но в личных беседах Бердыев предельно внимательный к легионерам, да и вообще ко всем.

– Какой он на тренировках?

– У него есть особенность. Многие тренеры проводят двусторонку и по её итогам собирают игроков в круг. Он же, если что-то ему не нравится, сразу её останавливает, подзывает переводчика и объясняет, что не так. Я раньше думал, что все так делают. Наверное, это правильно. Нужно, чтобы человек сразу понял свою ошибку.

– Вы много лет с ним работали практически каждый день. Сразу ощущалось, что это сильный специалист?

– Да. Я его боялся сначала! Такой страх у школьников перед учителями и директором. Вот что-то типа такого было сначала. Но когда один на один с ним остаёшься, он другой. Шутит, улыбчивый. А на установке мог напихать, когда иностранец что-то не понял. Боялся, что он мне сделает замечание на людях.

– За что мог предъявить?

– Когда игрок что-то не понимал. Я говорил, что всё правильно объяснял. «Значит, неправильно», – слышал в ответ. Не только со мной случалось, а со всеми переводчиками. Иногда такое было, но я понимал, что это не из-за какого-то отношения ко мне, а ради результата. Тренеру он важнее всего.

– Какие пожелания у него к переводчикам?

– Он хотел, чтобы мы учили легионеров языку. Другим было всё равно. Бердыев в моей практике – единственный тренер, которому было важно, чтобы люди говорили по-русски. Когда игрок начинал понимать язык, тогда Курбан Бекиевич по-настоящему оценивал работу переводчика. Он мог сказать, что переводчик плохо поработал, если футболист не выучил язык.

– Уход Бердыева в 2013-м не испортил настроение в раздевалке?

– Это получилось неожиданно. В команде не ожидали, что именно тогда его снимут. Предпосылки были раньше, но не в тот момент, как мне кажется. Но на настроении в команде уход не сказался.

– После него пришёл Билялетдинов. С ним как работалось?

– С ним было сложнее из-за его эмоциональности. Он хотел, чтобы переводчики донесли до игроков не только содержание, но и эмоции. С Бердыевым в этом плане работалось проще. Но тренировки у Билялетдинова были весёлые. У него и у Грасии скучно не было на занятиях. На сборах проводили по три тренировки, но он их устраивал в игровом режиме.

«РАНЬШЕ СИЛЬНО СТРАДАЛ, КОГДА НЕ МОГ ПОМОЧЬ С АДАПТАЦИЕЙ ИНОСТРАНЦУ»

– Говорят, что бельгийца Седрика Русселя раздражало в России буквально всё...

– С ним пришлось помучиться. У него постоянно были депрессии с первых дней. Человек почти всю карьеру провёл в Бельгии, два года отыграл в Англии и сразу приехал в чужую России один без семьи. Россия его в чём-то шокировала. Ему было сложно понять привычные для нас жизненные процессы. Если бы его карьера проходила во многих чемпионатах, то ему было бы проще. А так он почти нигде за пределами Бельгии не играл. Хотя даже за свою сборную к тому моменту успел выступить.

– Приходилось быть психологом в таких случаях?

– Конечно. Успокаивал людей, с тем же Русселем по много часов разговаривали, пытался помочь ему. Он первое время жил на базе. Как-то позвонил мне и попросил, чтобы я приехал с доктором. Мы с ним разговаривали, ему успокоительное дали, таблетки, вроде успокоился. Потом жена приехала, стало легче, но всё равно он не адаптировался. Он не один такой. Было достаточно людей, которые не смогли привыкнуть к нашему укладу жизни. Смысл их сейчас вспоминать?

– Для команды плохо, когда много иностранцев?

– Хотя я и заинтересован в большом количестве иностранцев, считаю, что это минус для команды. Они могут понимать друг друга, но менталитет у всех разный. Многое зависит от того, как мы преподнесём информацию. И не все вообще довольны от места, куда приехали.

– Чувствовалась ответственность, что не удалось помочь иностранцам, которые оказывались одни в чужой стране?

– Да. Раньше я тяжело переживал, когда видел, как человек страдает. Потом уже проще стал к этому относиться, всем же не угодишь. А в первые годы чувствовал себя виноватым. Случались трудности перевода. Вроде уверен, что правильно донёс слова тренера на установке, а игрок понимает немного по-другому. Может, слушал невнимательно. Но всё равно виноват переводчик. Причём у всех тренеров, кроме Грасии. Бердыев, Билялетдинов, Чалый – каждый мог эмоционально высказаться.

– Когда от переводчика требуется максимальная концентрация?

– На установках. Там самый синхронный перевод. Тренер говорит без пауз, и ты целой группе из четырех-пяти игроков быстро всё объясняешь. Мне часто делали замечания, что я громко перевожу и тренера заглушаю.

– Долго обучались футбольной терминологии?

– В институте этому не учили, поэтому приходилось по ходу изучать. Первое время ошибался немного, но быстро освоил – пришлось. Трёх месяцев на первых сборах мне хватило, чтобы вникнуть.

– На суды клуб увозил с собой?

– Подробности не могу говорить, но трижды в Швейцарию с «Рубином» ездили. В Ньоне были в суде УЕФА и один раз в Лозанне в спортивном арбитражном суде. Скажу так, что приходилось работать с клубом не только на футбольных полях, но и в залах суда.

– Какое отношения к переводчикам в команде?

– На большие командные застолья игроки всегда звали с собой. Ну, то есть, не было такого, что без тебя не начнём, но звали, всегда были рады увидеть. Случались объединяющие встречи для поднятия командного духа. Капитан подходил и говорил, что ты обязательно нужен будешь, чтобы переводить иностранцам. Чувствовали себя частью общего дела. Мне повезло с коллективом. Во все годы состав был дружный. За 15 лет я даже не могу вспомнить больших конфликтов. Случались частные случаи, как во всех группах людей, но общие впечатления от человеческих отношений в «Рубине» у меня остались самые лучшие.

«ПОСЛЕ УХОДА ИЗ «РУБИНА» ПЕРВЫЕ ПАРУ МЕСЯЦЕВ БЫЛА АПАТИЯ»

– 15 лет на одном месте. Не надоело заниматься одним и тем же в одной и той же обстановке?

– В конце уже я чувствовал, что морально пресытился этой работой. Уже тяжело было работать в последние года два. Не было какого-то одного эпизода, это началось постепенно. Раньше для меня работа была образом жизни, а в последние годы я начал воспринимать свою профессию как работу. Причём это не связано с каким-то тренером или игроками. Не зря говорят, что работу надо менять раз в пять лет. Мне по-любому надо было что-то менять. Просто начал выгорать. Но со спортом я не попрощался: на чемпионате мира поработал, но это другая немного деятельность.

– Не было желания перейти в другой клуб?

– Меня тут всё устраивало. Семья и дом в Казани. Даже и не думал поехать в другой клуб, чтобы заниматься тем же самым.

– Как уходили из «Рубина»?

– Совпало несколько факторов. Я сам уже был готов, что буду менять работу, ещё иностранцев стало меньше, франкоязычные все ушли, а я в основном с ними работал. Лестьенн, Сонг, Мвила ушли, Бауэр тоже. Навасу переводчик не нужен, Уремович, думаю, тоже по-русски ориентируется. Единственный, кому он нужен сейчас – это Чико Флорес. По обоюдному согласию решили разойтись с клубом, но я был к этому готов.

– Обиды не чувствовалось?

– Нет, но почувствовал, что чего-то не хватает. Очень много провёл времени с «Рубином», и уже сложилось впечатление, что отняли часть меня. Первые пару месяцев была апатия. Я бы это сравнил с разводом. Там тоже всё к этому идёт, но, когда уже люди расходятся, чувствуется потеря. Как будто часть себя оставил. С «Рубином» у меня что-то похожее было. Я постоянно интересуюсь, что происходит с клубом, хотя прошло девять месяцев.

– Что делали после «Рубина»?

– Меня пригласили работать на чемпионате мира. Работал в отделе соревнований. Мы занимались спортивной частью. Конкретно я работал с судьями: встречал их, сопровождал и провожал. Был для них переводчиком. Для меня работа на этом турнире – невероятный опыт. Такое раз в жизни бывает.

– С кем-то из звёзд удалось пообщаться?

– Пересекались с президентом ФИФА Джанни Инфантино. Ни о чём важном не говорили. Просто общими фразами перекидывались. Он же несколько раз к нам приезжал, поэтому я его часто за тот месяц видел. Он стал узнавать меня, спрашивал «как дела». Но не думаю, что он до сих пор меня помнит.

– Сейчас чем занимаетесь?

– Работаю в маркетинговой компании Sellout Sport System. Руководитель международного отдела. От спорта далеко не ушёл, и языками приходится пользоваться, но там совершенно другая работа. Если «Рубин» и чемпионат мира можно сравнить, то здесь всё иначе. Футбол в сравнении с этим – совершенно другая история.

– Солано с годами переквалифицировался в тренера. Не было такого же желания?

– Я в футбол никогда не играл, мне интереснее было работать с языком. Да, есть тренеры-теоретики, но у меня нет таланта. Солано из Латинской Америки, там люди ближе к спорту. На родине играл, в Казани руководил командами. Сейчас я немного разбираюсь в игре. В первое время для меня футбол был иностранным языком, который я не понимал. Только через лет пять появилось понимание игры. Если смотрю игру, особенно вживую, сразу понимаю расстановку, представляю, как тренеры объясняли тактику на фишках. Какая-то профессиональная деформация.

– В футбол хотелось бы вернуться?

– Если бы возможность была, то согласился. Связи за эти годы появились по всему миру! Если «Рубин» сделает предложением, то буду думать. В любом случае, прямо сейчас бы не пошёл.