Вратарь «Уфы» бросил футбол и стал реабилитологом. Это он поставил на ноги Дзагоева во время ЧМ-2018

А также работал с Дзюбой, Глушаковым и Ребровым.

На этой неделе исполнится год со дня матча 1/4 финала чемпионата мира между Россией и Хорватией (2:2, 3:4 пен.). Одним из героев той встречи стал полузащитник Алан Дзагоев. Он вышел на замену перед вторым таймом дополнительного времени, заработал штрафной и сделал голевую передачу на Марио Фернандеса.

Мы пообщались с человеком, без которого этого могло не быть. И наверняка вы о нём даже не слышали. Игорь Степанов работает в клинике спортивной медицины Smart Recovery, где помогает футболистам восстанавливаться после травм. Во время ЧМ-2018 главный врач сборной России Эдуард Безуглов пригласил его в сборную, чтобы как можно скорее вернуть Дзагоева на поле после травмы, полученной в стартовом матче с Саудовской Аравией (5:0). У Игоря получилось.

Раньше Степанов сам профессионально занимался футболом, играя на позиции вратаря. Карьеру он начал в академии московского «Локомотива» (2005 - 2011), затем поиграл в системе «Амкара» и «Уфы», когда башкирский клуб выступал в первенстве ФНЛ. Но сменить статус резервного вратаря на основного он так и не смог и в 2013 году завершил игровую карьеру.

В этом интервью вы прочитаете:

● Дзагоев – стойкий парень: он верил, что еще сыграет на ЧМ;
● Жирков играл против Египта с травмой, но нейтрализовал Салаха;
● реабилитация игроков разных амплуа отличается, даже если травмы одинаковые;
● алкоголь сильно мешает восстановлению игроков;
● футболисты нередко сами оплачивают свою реабилитацию.

«В «УФЕ» У МЕНЯ БЫЛА СКРОМНАЯ ЗАРПЛАТА, ЖИЛ НА ПРОЦЕНТЫ ОТ ПРЕМИАЛЬНЫХ»

– Игорь, с кем из известных игроков вы пересекались во время игровой карьеры?

– Я играл в «Уфе» с Антоном Заболотным. С Павлом Аликиным мы часто жили вместе на выездах. В молодёжном составе «Локомотива» пересекался с Денисом Глушаковым, Аланом Гатаговым, Антоном Коченковым. Футбольный мир очень узкий. Практически все друг друга знают. С теми, с кем я не пересекался в команде, я встречался на футбольном поле, с кем-то в общих компаниях.

– Ожидали, что через несколько лет Заболотный перейдёт в «Зенит», станет чемпионом России и будет вызываться в сборную?

– Антон – воспитанник ЦСКА. Если посмотреть на его игру в академии, то он уже тогда был талантливым и перспективным игроком. Если мне не изменяет память, его привлекали к работе с основным составом и он даже выходил в каких-то играх. И когда он приходил в «Уфу» было видно, что это очень обученный игрок. Он прошёл хорошую школу, у него очень хорошие физические данные. И я, честно говоря, не удивился, когда он начал забивать за «Тосно» в премьер-лиге, а потом его купил «Зенит». Находясь в одной команде с этим футболистом, я понимал, что у него большой потенциал. Единственное – ему понадобилось много времени, чтобы его раскрыть и выйти на высокий уровень. Думаю, что он ещё заявит о себе. Он может выступать с лучшей статистикой.

– Сколько вы зарабатывали в «Уфе»?

– У меня была очень скромная зарплата.

– Больше миллиона рублей в год?

– Конечно, меньше. Всё значительно скромнее, чем вы думаете.

– И как на скромную зарплату запасного вратаря ФНЛ жилось в Уфе?

– Счастливо. Клуб мне снимал квартиру и полностью оплачивал расходы по ней. Основной частью моего заработка были премиальные за результаты команды. Вратари тогда получали высокий процент. Обычно у вратарей жёсткая конкуренция, а место в составе лишь одно. И если первый номер показывает стабильную игру, то запасной вратарь имеет низкие шансы для выхода на поле, если не случится ничего с основным: травма или серия неудачных игр. Поэтому у резервных голкиперов был высокий процент премиальных, на этот процент я и жил. Основная часть зарплаты по контракту у меня была очень маленькая. Но я не жаловался.

– Зарплата работника частной клиники сильно отличается от той, которую получают игроки в ФНЛ?

– Смотря какой сотрудник. Я знаю какие зарплаты в ФНЛ. И немного игроков из этой лиги получают такую зарплату, которая выходит у меня в клинике. Но здесь нужно отметить, что мой рабочий день может длиться до 14 - 15 часов. И я регулярно работаю шесть дней в неделю. И я не просто получаю эти деньги, а реально их зарабатываю.

– Почему так рано завершили карьеру? 

– Меня ничего не беспокоило. Здоровье позволяло ещё играть. Просто наступил такой момент, когда необходимо было принимать решение: либо двигаться дальше и развивать карьеру игрока, либо начинать двигаться в другом направлении. И я выбрал направление реабилитации и индивидуальной работы со спортсменами.

– После завершения карьеры вы куда-то поступили учиться?

– У меня изначально было высшее спортивное образование в РГУФКе. После я проходил много курсов повышения квалификации. Переломный с точки зрения уровня работы курс был в США.

– Расскажите...

– Это курс дистанционного обучения. Он длится 40 недель. Чтобы туда попасть, нужно было заполнить вступительную анкету. Если тебя отбирают, то ты поступаешь на этот дорогостоящий курс. Мне пришлось очень сильно поднять уровень английского языка. Потом по ходу обучения ещё прогрессировать в английском языке.

С одной стороны кажется, что 40 недель не так много. Но мы привыкли учиться 5 - 6 недель, а потом отпуск – как в школе или в институте. Здесь же было 40 недель непрерывного обучения на чужом языке. Очень сложный контент. И, честно говоря, на 30-й неделе уже было крайне сложно. Просто на зубах дожимал. Но когда начинал практиковаться и работать – результаты становились лучше и лучше.

– Что делали после завершения обучения? Как правило, люди идут в фитнес-центры...

– Когда я заканчивал карьеру, выстраивал определённую последовательность шагов, которые я хочу преодолеть. И примерные сроки по ним. И первым этапом был фитнес – чтобы обрести уверенность, получить практику и строку в резюме. В фитнес большинство людей приходят с дискомфортом, либо с болью, которая ещё позволяет им жить. То есть, это не клиника, куда человек идёт как в последнюю инстанцию. И это позволяет работать немного расслабленно. Но с самого начала я ориентировался на людей, которые хотят улучшить какие-то конкретные физические качества (например, спортсмены-любители) и на людей, которые хотели улучшить качество жизни и избавиться от каких-то проблем.

– Что делали после фитнеса?

– Около шести-семи месяцев персонально работал с игроком премьер-лиги. Это Никита Бурмистров, который тогда играл в тульском «Арсенале». С ним мы работали с начала сезона до окончания первой части чемпионата.

«БЫВАЕТ, ИГРОК ПОЛУЧАЕТ ТРАВМУ, А КЛУБ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ПЛАТИТЬ ЗА РЕАБИЛИТАЦИЮ»

– Вы называете главного врача сборной России Эдуарда Безуглова одним из главных своих наставников. Где и как вы с ним познакомились?

– В структуре «Локомотива». Когда я был в академии, Эдуард возглавил медицинскую службу «Локо». И у меня были сложности со здоровьем – беспокоили боли в области паха и приводящих мышц. Врачи около месяца не могли диагностировать причины. Когда до Безуглова дошла информация, что в детской школе есть игрок, который мучается и не может избавиться от болей, он в выходной день нашёл время и приехал в интернат. Осмотр он провёл прямо в комнате и дал своё заключение. Буквально через неделю я уже начал заниматься в общей группе. В принципе, там не было ничего страшного. Так мы и познакомились. Пусть и редко, но поддерживали связь. Потом, в 2016 году, я приехал в клинику с одним из игроков. Тут пообщался с Эдуардом и директором клиники, и они позвали меня на собеседование. Я отправил резюме, прошёл собеседование и начал работу.

– У каждого клуба есть медицинский штаб, тренеры по физподготовке. Почему они не занимаются реабилитацией игроков, а отправляют их в клиники? 

– Начнём с того, что далеко не во всех клубах есть реабилитологи. Зачастую игроки из ФНЛ и нижней восьмерки РПЛ вынуждены искать место, где смогут восстанавливаться. Игроки из премьер-лиги – допустим, недавно у нас был вратарь «Спартака» Артём Ребров – могут приехать во время отпуска и межсезонья. Основную часть восстановления Ребров проходил в команде. В «Спартаке» хорошо выстроена система взаимодействия между тренером, врачом и реабилитологом. Это даёт свои плоды. Но такая картина далеко не во всех клубах.

Случается, что игрок оказывается в подвешенном состоянии, не знает, что ему делать, потому что в клубах просто нет нужных людей, которые могли бы ему помочь. Хотя необязательно держать реабилитологов в штате. В Европе, например, очень популярно сотрудничество с клиниками. Если игрок получает травму и в штате нет физиотерапевта, то футболист сразу идёт в какую-то конкретную клинику, где он может восстановиться. На самом деле, это хорошее решение.

– Клиника частная и услуги в ней платные. Игроки приходят сюда и работают за свой счёт или их реабилитацию оплачивают их клубы?

– Я знаю эту информацию, но предпочитаю в неё не лезть. Но мне приходится с этим сталкиваться, потому что бывают ситуации, когда игрок получает травму и клуб отказывается платить за его реабилитацию. И он платит сам.

– Самые частые травмы, с которыми вам приходится работать?

– Мышечные. Задняя поверхность бедра, приводящие мышцы, мышцы передней поверхности бедра. Эти три встречаются чаще всего. И различные травмы коленей: мениски, крестообразные связки и так далее.

– Можно ли как-то обезопасить себя от травм «крестов»?

– Всегда можно снизить вероятность получения травмы, но на 100 процентов исключить ее невозможно. Чтобы снизить вероятность нужно придерживаться целого комплекса определенных мер. Причем делать это регулярно, без выходных и перерывов. Это сбалансированный рацион питания, адекватное потребление жидкости, адекватные нагрузки. Под словом «адекватные» я имею в виду, что после периода нагрузок должен быть период восстановления. Это адекватное количество и качество сна. Если спортсмен не высыпается, то нужно сразу корректировать нагрузку, потому что он просто не будет успевать восстанавливаться.

Плюс ко всему медицинский персонал, например, в сборной, берёт анализы крови. И игроки перед началом сборов выполняют определенные тесты. Всё это доля того, чтобы следить за функциональным состоянием игрока. И когда вот этот процесс налажен, тогда вероятность того, что игроки будут получать травмы – минимальна.

Если вы посмотрите на статистику национальной сборной за период чемпионата мира, когда игроки приезжают в сборную в конце сезона, то там была только одна мышечная травма. И это очень хороший показатель, учитывая, что перед этим все футболисты провели сезон в своих клубах. Но это показатель не двух волшебных упражнений или двух волшебных таблеток. Это комплексный подход и за этим процессом регулярно должны следить множество специалистов. Не так, чтобы шесть дней в неделю я профессионал, а седьмой – у меня выходной. Так это не работает.

– Вы сказали про потребление жидкости. Правда, что самый вредный напиток для спортсменов – это газировка?

– Самый вредный напиток для спортсменов – алкоголь.

– Некоторые считают, что пиво в умеренных количествах, напротив, помогает спортсменам эмоционально разгрузиться. Вы с этим не согласны?

– В этом предложении ключевые слова «умеренное количество». Если игрок после матча выпьет один-два бокала пива, то ничего критичного не произойдет. Лучше бы не пил вообще, но если нужно психологически разгрузиться, то бывают такие ситуации, когда игроки после матчей могут себе позволить расслабиться. Но ведь бывают ситуации, когда одним-двумя бокалами дело не ограничивается. Игроков, с которыми сотрудничаю, я стараюсь настраивать на то, чтобы после матча алкоголя не было. Когда игрок отыграл 90 минут, его функциональное состояние в конце матча находится в самой низшей точке. Он очень сильно истощается и ему требуется качественное восстановление. Это самый важный период с точки зрения восстановления. В этот период необходимо жёстче всего соблюдать все сферы, которые помогают игроку: сон, питание, жидкости.

– После матча игроки любят выпить?

– Кто-то да, кто-то – нет. Но послабления режима встречаются всё реже. Поверьте мне, большинство футболистов – большие профессионалы.

– Есть какие-то типичные ошибки игроков, которые они совершают во время восстановления?

– Важный аспект в восстановлении – объем нагрузок. Также важно выполнять все упражнения в реабилитационной программе в безболевом режиме. Между болью и дискомфортом очень тонкая грань. Я зачастую общаюсь с игроками и говорю им, что при выполнении упражнений может появиться определенная чувствительность. И если спортсмен считает, что эта чувствительность опасная, то мы прекращаем выполнение этого упражнения. Но я держу в голове, что это потенциальная зона, в которой игрок может получить травму и я её должен улучшить.

Плюс, на мой взгляд, очень важно чтобы на тренировке создавалась позитивная атмосфера. Скажем, игрок получает повреждение. Он теряет возможность выступать, конкурировать за место в основном составе. Если у него ещё и заканчивается контракт, то зачастую он находится в депрессивном состоянии. И важно, чтобы тренер создавал атмосферу, при которой футболист мог бы расслабиться, обрести уверенность и приходить на тренировки с улыбкой.

– Часто шутите на тренировках?

– Тут всё зависит от игрока. Я подстраиваюсь под каждого индивидуально. Если я вижу, что у меня со спортсменом такие отношения, что мне нужно быть сдержанным, спокойным, то я буду это делать. Если обстановка чуть-чуть проще, то я могу пошутить на какую-то интимную тему.

– Как Миодраг Божевич, который считает, что шутки про секс психологически помогают игрокам?

– Я работал с Божевичем в «Амкаре». Он действительно шутит на эти темы, но в этом нет ничего криминального. Но я предпочитаю, чтобы даже при наличии каких-то шуток сохранялась дистанция и чёткое понимание, что мы пришли работать. Игрок пришёл восстанавливаться, я пришёл ему помогать. Когда и я, и он понимаем, что мы находимся на работе, то мне проще доносить до игрока какую-то информацию, а игроку проще требовать с меня результат.

«ПЕРЕД ПЕРЕХОДОМ В «АХМАТ» ГЛУШАКОВ ПРИЕЗЖАЛ НА ТРЕНИРОВКИ»

– Вы работаете только с футболистами?

– Нет, со мной занимаются спортсмены из других видов. Их значительно меньше. Допустим, сегодня на тренировке у меня был баскетболист Дмитрий Хвостов (этим летом перешёл из «Локомотива-Кубань» в «Зенит», – ред.), который восстанавливается после травмы крестообразной связки колена.

– Хоккеисты приезжают?

– Да. Последний хоккеист, с которым я работал, – Дмитрий Кугрышев из «Салавата Юлаева».

– Подготовка футболиста отличается от подготовки спортсмена из другого вида спорта?

– Да. Скажу больше – реабилитация футболистов, которые играют на разных позициях будет значительно отличаться, даже если травмы схожие.

– Почему?

– Очень много в реабилитации зависит от требований к конкретному игроку, от требований к его позиции, от стиля игры, от его антропометрических данных. И у каждого игрока даже со схожими травмами реабилитационный процесс может очень сильно отличаться.

– Вы работаете с иностранцами?

– Очень редко. Последний, кто был – Лукаш Секульски, польский нападающий из «СКА-Хабаровска». В основном у нас занимаются игроки из России или ближнего зарубежья.

– На днях у вас был новичок «Ахмата» Денис Глушаков. Его что-то беспокоит?

– С Денисом мы проводили предсезонную подготовку. Ее целью было подведение к тренировочным сборам. Чтобы он приехал на сборы и чувствовал себя максимально уверенно и подготовленно, чтобы ничего не беспокоило.

– Его визит как-то связан с переходом в «Ахмат»?

– Нет, как я и говорил, это связано с подготовкой к сборам. Естественно, когда я общаюсь с игроком, то спрашиваю о его планах. И в случае с Денисом ответ был простой: «В любой день могу подписать контракт и уехать. Вариантов много, переговоры ведутся». Ничего конкретного Денис не называл и о подписании контракта с «Ахматом» я узнал из новостей.

«ВСЕ ГОВОРИЛИ ПРО САЛАХА. НО ПРОБЛЕМА ЖИРКОВА БЫЛА СЕРЬЁЗНЕЕ»

– Вы помогали восстанавливаться Алану Дзагоеву во время чемпионата мира, хотя в медицинский штаб сборной России не входили. Как так получилось?

– Я не знаю всей внутренней кухни, которая способствовала тому, что я попал на чемпионат мира. Мне позвонил мой руководитель и сказал, что я должен несколько дней поработать с Аланом, так как сборная уезжает на матч против Египта (3:1) в Санкт-Петербург. Мы несколько дней работали над его восстановлением в клинике. Потом сборная вернулась, Дзагоев вновь присоединился к команде, а меня попросили, чтобы я продолжил этот восстановительный процесс.

– В каком эмоциональном состоянии он к вам попал?

– Алан стойкий парень. И он с самого начала верил, что у него будет возможность выступить на чемпионате мира. И мне с ним было очень комфортно работать. Я не испытывал никакого негатива из-за его психологического состояния, потому что оно было хорошим.

– Дзагоев сравнительно быстро вернулся в строй. Форсирование событий не могло привести к ещё большим травмам?

– Я не могу сказать, что мы форсировали процесс, потому что каждый шаг, который мы делали в реабилитации, не вызывал никаких симптомов. Все шаги были последовательными и безопасными. С каждой тренировкой мы по чуть-чуть прогрессировали. Его организм и конкретно задняя поверхность бедра позволяли двигаться с определенной скоростью. Мы это учитывали и двигались именно с той скоростью, с которой он мог. Поэтому он приступил к тренировкам в общей группе через определённый период времени и эта травма его больше не беспокоила. Если не ошибаюсь, заднюю поверхность бедра после ЧМ он больше не травмировал.

– Вы присоединились к сборной по ходу турнира. Как жила сборная?

– Я пересекался с командой в тренировочной зоне в зале и на футбольном поле. Не жил в расположении сборной. Приезжал, проводил реабилитационную тренировку, наблюдал за тем, как Алан выходит в общую группу. Потом мы делали с ним определенный комплекс упражнений перед тренировками, чтобы снизить вероятность рецидива и подготовить его к занятию. После занятий я заходил в столовую, выпивал кофе и уезжал с базы.

– В сборной работали только с Дзагоевым?

– Я провёл буквально пару тренировок с Юрием Жирковым. Потом его передали физиотерапевту сборной Серхио Габриэлю.

– Какие проблемы были у него?

– У Юрия был воспалён ахилл. Несмотря на это, он играл. Когда был матч против Египта все говорили, что Салах вышел на поле с травмированным плечом и совершил подвиг. Если сравнивать ту травму, с которой играл Жирков, то у нашего игрока дискомфорт ощущался значительно сильнее. Но даже при наличии этой боли он показывал очень высокий уровень игры и нейтрализовал на фланге того же Салаха.

– Мы часто слышим, что футболисты выходят на поле на уколах и играют через боль. Это же наверняка вредит здоровью спортсмена?

– Тут всё зависит от команды и от тренера. Допустим, Станислав Черчесов очень уважает здоровье игроков. Он выпускает на поле спортсмена, который может показать высокий уровень игры, не испытывает боли и функционально подготовлен. Домашний чемпионат мира – это тот турнир на котором необходимо рисковать. Юрий понимал все сложности, с которыми он может столкнуться. Он осознанно принимал решение о выходе на поле. Никто не заставлял его это делать. Он был готов, выходил и понимал, что может случиться.

Если не ошибаюсь, тот же Роман Зобнин с травмой запястья теоретически мог выйти на поле в матче с Бельгией в отборе к Евро-2020, но тренерский штаб решил его не выпускать, потому что игрок мог повторно получить  травму.

– Как в сборной выстроен процесс восстановительных тренировок?

– У игроков, которые провели весь матч, были короткие занятия в зале, а потом они выполняли беговую работу. У каждого игрока были свои маркеры крови. У кого-то восстановление длилось чуть-чуть дольше, у кого-то – меньше. Восстановительный тренировочный процесс после матчей был максимально индивидуализирован. Это делалось, чтобы все спортсмены подходили к играм в наилучших кондициях.

Если вы посмотрите на сборную, то увидите, что когда игроки проводят со штабом Черчесова семь дней и более, то в играх они выступают очень прилично. В матче против Сан-Марино команда действовала просто безжалостно и отсюда такое количество забитых мячей. Мне нравится что у команды нет жалости к сопернику. Если им нужно забить 12, то они играют и забивают 12. Если взять матч с Кипром, то несмотря на некрупный счёт, на поле Россия доминировала все 90 минут. Лично я не испытывал никакого стресса за результат, потому что видел насколько наша сборная превосходит соперника.

– После чемпионата мира вас снова привлекали к работе с национальной сборной?

– Да, я работал с Артёмом Дзюбой перед матчем России со Швецией в Лиге наций (0:2). У него была травма коленного сустава, поэтому он на несколько дней остался в Москве и мы здесь проходили реабилитацию. Потом он присоединился к команде и провёл на поле все 90 минут.

«САМЫЙ ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ БЫЛ С РЕБКО. ОН ПОТЕРЯЛ ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТЬ В ЛЕВОЙ НОГЕ»

– Кто-то из ваших бывших партнёров приходил к вам восстанавливаться?

– Да, но не сразу. Сперва ко мне присматривались. Первый, кто ко мне пришёл – Анзор Саная. Это было спустя три или четыре года после того, как я закончил играть в футбол и уже работал тренером. До этого периода никто ко мне не приходил. Считаю, что это правильно.

– Почему?

– Потому что не нужно приходить к тренеру-реабилитологу только потому, что ты его знаешь. Спортсмен по-хорошему должен быть эгоистом. Он должен выбирать лучших специалистов, которых может себе позволить. Неважно друг, брат, сват – необходимо всегда оценивать результат. Если тренер не может дать результат, то идти к нему не стоит, даже если это лучший друг. Когда ко мне не ходили спортсмены, я ни то что не обижался, я понимал их и работал ещё больше, чтобы заслужить доверие и уважение, а не выклянчить его.

– Расскажите про самый сложный случай в вашей карьере тренера-реабилитолога?

– С Алексеем Ребко. У него была травма спины. Он выполнял удар по мячу левой ногой. Во время удара был быстрый и амплитудный разворот таза в правую сторону. И вот эта ротационное движение травмировало суставные диски, в результате чего он потерял чувствительность в левой ноге. Ему сделали операцию.

– Как долго вы с ним занимались и каких результатов удалось достичь?

– Мы с ним работали около года и добились хороших результатов в реабилитации. Он мог бегать на достаточно хорошей скорости и мог совершать много действий с мячом. Но до уровня игры, которую он показывал до травмы мы восстановиться не смогли, и он принял решение завершить карьеру. Ему делали очень сложную операцию после которой не все возвращаются в профессиональный футбол. Он это осознавал. И я это осознавал. Но мы работали и приложили максимум усилий. Сейчас Алексей встречается и играет в футбол с друзьями и получает столько удовольствия, сколько он может получать от игры с друзьями.

Для меня самые тяжёлые кейсы – это те, которые не удалось решить. Пока за мою карьеру такой случился только раз – кейс Ребко. Но я думаю, что таковые ещё будут. Это футбол, исключать ничего нельзя.

– Сложно работать с футболистом, который мог не вернуться на поле?

– Да. Игрок это осознает и психологически ему очень сложно. Он может прийти на тренировку в плохом настроении. Я, даже если у меня плохое настроение, не должен этого ему показывать, потому что я должен вселять в него уверенность. Я понимал, что он может не вернуться, но не имел права дать слабину. Как и футболистам, мне не хочется проигрывать.