Илья Максимов – о смерти дочери: «Футбол помог чуть-чуть заглушить эту боль, иначе угодил бы в психушку»

Полузащитник тульского «Арсенала» Илья Максимов рассказал о причинах смерти своей дочери Ани: девочка в возрасте трех лет умерла из-за болезни Вердинга-Гоффмана.

— У вас много татуировок. Почему футболисты их так любят? 

— Не знаю, нравится просто. Первую сделал еще в Питере, 17 лет было. Там японские иероглифы. На одной ноге: «Здоровье, счастье, удача». На другой знак Зодиака — Водолей. У меня все татуировки со смыслом. Они как амулет, для самоуспокоения. Мама была недовольна, когда я забил оба рукава. Сказала: «Еще раз будет что-то такое — удаляй мой номер из телефона». А папе всё равно, говорит: «Хоть весь обрисуйся».

— Самая важная татуировка для вас? 

— Та, что связана с дочкой.

— Простите, известно, что она умерла. Но вы никогда не рассказывали, что случилось. 

— Прошло время и, наверное, я могу рассказать. Говорят, детей забирают за грехи родителей. Не знаю, что я натворил, чтобы заслужить такое. Даже самому конченому подонку на свете не пожелаю потерять ребёнка. Тем более, в таком нежном возрасте. Пройдя через это, люди или совсем пропадают, или становятся сильнее - их не сломить. Теперь понимаю, что самое ценное в жизни. Дочь навсегда со мной, это самый дорогой человек в моём сердце.

30 марта будет три года, как ушла Анечка. В шесть месяцев поставили диагноз: «Болезнь Вердинга-Гоффмана». Мышцы атрофируются из-за поражения спинного мозга. Есть три стадии, когда может возникнуть эта болезнь: первая — до года, вторая — до 15 лет. Третья начинается с сорока, но живёшь нормально, до семидесяти может быть всё в порядке. Это генетическое заболевание, оно неизлечимо. Вероятность возникновения: одна на миллион. Она возникает только тогда, если этот ген есть у обоих родителей. Увы, именно так было в нашем случае. Дочь взяла 50 процентов у меня и 50 от жены. Если бы этого гена у одного из нас не было, всё было бы идеально. А так произошла мутация.

Каждый день просыпался с вопросом: «Как там Анюта?» Засыпал с мыслью: «Жива она, не жива?». Не описать словами — это худшее, что может быть в жизни. В семье никто не говорил об этом, но все готовились к худшему. Мы медленно шли к этому, хотя в глубине души надеялись, что американцы или немцы что-то придумают. Подключили лучших специалистов, использовали дорогие лекарства, специальные аппараты. К концу мышцы Ани так атрофировались, что она не могла глотать. Питалась кашками, всё перемолотое, как пюре.

Три года без двух дней моя жена, мама и отец делали всё, чтобы дочь жила. Им памятник надо поставить. При таком диагнозе дети не дотягивают до года. 6 - 7 месяцев и всё. А у меня дочка радовалась, всё понимала. Мы ждали, что появится лекарство, но на тот момент его не было. Нет и сейчас, хотя в Америке учёные активно исследуют эту проблему.

Мы делали всякие упражнения. Каждый час гимнастика, специальная еда. Нужно строго следить, чтобы в пище не было комков или твердых кусков. Жена вообще почти не спала. Следила за ребёнком, чтобы перевернуть, если неудобно, или что-то поправить. Сама Аня этого не могла. Но при этом мы были счастливы.

Время шло, я играл в футбол. Встречались с «Лучом» в Махачкале. Звонит жена: «Нас положили в больницу». А нам вообще нельзя болеть, иммунитет падает. До этого три раза было воспаление лёгких, чудом выжили. Лёгкие слабые, грудка маленькая. Решил, что Олеся [супруга] всё знает, доктора помогут. Думал, всё обойдётся.

Проходит игра, беру билет, лечу в Нижний. Такое ощущение, что дочка меня дождалась. Захожу в реанимацию, а у неё пульс 200! Смотрит на меня наполовину синяя и не понимает, что это папа. Мама и жена боялись зайти к ней, а я три часа там провёл. Дальше первая остановка сердца, вторая. Вроде завели. 

В 9 утра сердце Ани остановилось совсем. Это было 30-го числа, 2-го у неё день рождения. Получилось так, что в тот день я её хоронил. Ни эмоций, не слёз ничего не было. Как мумия стоял, замороженный. Не понимал, что происходит. Больше всего переживал мой отец. Не хотел жить, чуть не прыгал в могилу. Так он её любил. Наши мамы, жена — все в слезах. Я успокаивал, хотя себе места не находил. Футбол помог чуть-чуть заглушить эту боль. Сразу улетел на игру, иначе угодил бы в психушку.

Через тур я забил и показал футболку с фотографией дочери. Сейчас Анечка - мой ангел-хранитель. Чувствую, что она мне помогает. Никто не поверит, скажут бред, но в «Анжи» я поддевал ту футболку и всё шло как по маслу. Когда перешёл в «Арсенал» ни разу не делал этого. И снова меня преследуют травмы. Ни одной игры на своём уровне не провёл. Только пару раз до травмы было что-то похожее. Футболка порвалась, дома лежит. Но всё равно чувствую, что дочь где-то рядом, – сказал Максимов в интервью «Чемпионату».